–Это правда, молодой человэк. Но что есть жизнь старого Голдмана без золота? Моя фамилия означает «Золотой человек» и я всегда хотел, чтобы это было так. После их рэволюции они уже пять раз пытались отобрать у меня золото. Но Моисей Голдман таки умеет прятать. Они забрали только бумажные деньги. Тех тоже было немало. Но что такое бумага, молодой человэк? Завтра никто не даст за эти бумажки и буханки хлэба.

–А откуда они знают про ваше золото, Моисей Маркович? Не потому ли, что вы говорите об этом каждому встречному. Вот мне, например.

–Вы не каждый встрэчный. Моисей Голдман видит людей. Да и все кто жил в этом городе знают, что у старого Моисея Голдмана не пустые карманы. Того скрывать не нужно. Меня арэстовывали уже три раза. Но самое страшное началось после прихода в город Сорокина. Они говорят мне, что придут белые и все отберут. И на этом основании я все должен отдать им. Вы понимаете?

– Отдайте им часть, Моисей Маркович, и этим спасете себя и остальное. А затем, я посоветовал бы вам, убираться из города. Не стоит вам ждать белых.

– Думаете, что они станут грабить?

– Генерал Деникин против грабежей, Моисей Маркович. Но в армии хватает разного отребья. И становится его все больше и больше и с той и с другой стороны.

– А вы правы, молодой человек. Вы трэзво смотрите на жизнь. Ах, почему моя Циля не родила мне такого сына?

***

Штерн отвел Лабунского в сторону.

– Все болтаешь с евреем?

– Он интересный человек. Почему не поговорить с интересным человеком, раз выпала такая возможность?

– Нас так и не вызвали на допрос, Петя. А уже два дня прошло.

– И что?

– Я тут поговорил со «старожилами». С теми, кого могут выкупить. Так они говорят, что расстреливают ныне пять раз в неделю, а не как ранее три раза по нечетным дням.

– Думаешь, нас к стенке поставят?

– А почему нет? Кто мы с тобой такие? Что мы знаем? Ничего!

– Что предлагаешь?

– Побег! – сказал Штерн.

– Побег? И как ты видишь наш побег?

Двери камеры заскрипели и внутрь вошли три человека. Первый развернул список и стал читать фамилии. Он назвал 14 человек. Названные поднялись со своих мест.

– На выход! – сказал человек в кожанке, убирая лист бумаги в карман.

– Господин комиссар! Но вы назвали и мою фамилию!

– И что? На выход!

– Но мне никак нельзя на выход. Я говорил с вашим начальством.

– Там разберёмся! Все на выход!

В камере стало свободнее.

– Видал? – спросил Штерн. – Всех к стенке. У них говорят, что нас кормить нечем. Даже той отвратительной баланды, что они дают, не хватает. И завтра мы услышим и наши фамилии в списках.

– Я и сам вижу. Но как нам уйти отсюда?

– Нас не водили на допрос.

– И что?

– Нужно самим напроситься, – сказал Штерн.

– На допрос? Зачем?

– Скажем, что мы что-то знаем важное для них.

– Но мы ничего не знаем.

– И что? Нужно придумать нечто, чтобы время затянуть. А там и наши, глядишь придут и спасут нас.

В этот момент двери снова заскрипели, и в камеру вошёл надзиратель.

– Кравченко! – произнес он.

Штерн толкнул Лабунского:

– Ты у нас записан как Кравченко.

Надзиратель повторил:

– Кравченко!

– Здесь! – ответил Лабунский.

– Давай за мной. На допрос!

Пётр посмотрел на Штерна:

– А ты говорил, что забыли…

***

В кабинете Лабунский ожидал увидеть кого угодно, но не Анну Губельман.