— Это будет иметь последствия.

— Ты мне угрожаешь? Это уже имеет последствия для тебя. Так что? Нога. Рука. Глаз. Палец или ухо? Что можно отстрелить ЗА ТО, ЧТО ТЫ, МРАЗЬ, ПОСМЕЛ ТРОНУТЬ МОЕ?

У меня все внутри похолодело. Макс говорил так, словно я его собственность, его вещь, игрушка. Но после того, что я узнала, разве можно сомневаться? Ведь этот монстр истязал меня похлеще любого садиста. И морально, и физически. Для него я и есть самая настоящая игрушка.

Я видела, как от страха посерело лицо агента, вся уверенность исчезла, он смертельно боялся, и я видела этот ужас на его лице и в расширенных зрачках.

Я тяжело дышала, чувствовала, что этот человек на волосок от смерти, мгновение, и он будет мертв или покалечен. Макс повернулся ко мне:

— Уверен, тебе красочно расписали, какие мы все монстры. Так что не думаю, что ты удивишься, если я отстрелю ему палец или нос, верно, малыш? А потом прикажу найти и разодрать на части твоего друга мусорка, который втерся к нам в доверие и долгие годы работал на два фронта. Ты готов лишиться части своего тела, мент? У тебя ведь хватило смелости так рисковать. Попытка того стоила? Я узнаю, кто и сколько могли тебе заплатить за этот гениальный план по внедрению моей жены в вашу долбаную ячейку неудачников. Только ты не учел одного — ОНА МОЯ. К ней нельзя подходить, прикасаться, смотреть и даже дышать на нее.

Мне стало страшно. Эти слова… они звучали как приговор мне и этому несчастному. Это я виновата, я пришла к Диме, я умоляла его помочь. Я начала все это. Если люди погибнут — это будет на моей совести. Пусть лучше Макс сорвет свой гнев на мне, я справлюсь… боже, я надеюсь, что справлюсь. Если он позволит мне вообще что-либо говорить. Кошмар… этот страшный человек, он ведь мой муж.

— Максим… отпусти их. Я пойду с тобой. Отпусти, — крикнула я и прижала руки к груди. Мое сердце билось как бешеное, дыхание раздирало легкие.

Макс засмеялся и взвел курок, его рука даже не дрогнула. Он бросил на меня взгляд полный яростного триумфа. О да, он был рад, что я все знаю. У него теперь развязаны руки. Своим диким любопытством я освободила его от необходимости деликатно щадить мой разум. Теперь можно было стрелять в людей, а не только в собак. Теперь можно было делать все, что он хочет.

— Ты и так пойдешь со мной. Все. Спектакль окончен. Хочешь ты того или нет. Меня больше не волнует твое мнение. А он слишком много себе позволил и потому лишится части тела. Мне так хочется. Я слишком зол и хочу пустить немного крови.

Я бросилась к Максу и повисла у него на руке, на секунду мне показалось, что он вздрогнул от моего прикосновения, всем телом, словно по нему прошла волна судороги:

— Макс, не трогай его, пожалуйста, я умоляю. Не надо. Не сейчас. Давай уйдем. Ты хотел, чтобы я пошла с тобой — я иду. Отпусти его… Он работает. У него такая профессия. В том нет ничего личного. Зачем его наказывать?

Его горящие возбуждением глаза впились мне в лицо, и я выдержала взгляд, несмотря на панический ужас:

— Пожалуйста… не надо. Прошу тебя. Давай просто уйдем.

Я не верила, что это сработает, не верила до последнего, пока вдруг не увидела, как Максим опустил пистолет и сунул его за пояс, поправляя кожаную куртку.

— Живи, мразь. Считай, что сегодня тебе ужасно подфартило. В следующий раз так радужно наша встреча не окончится.

Данила медленно выдохнул, по его вискам градом катился пот. Он смотрел на меня с сожалением, от которого мне стало не по себе, и в тоже время с надеждой, что я окажусь той самой идиоткой, которая все же согласится им помочь, что он сделал верную ставку. И самое страшное — я понимала, что даже если и сделаю то, о чем он просит, он не сможет ничем помочь мне. Мне теперь никто не поможет.