От удара о стену у меня рябило в глазах, но возбуждение и адреналин заглушали все:
— Бл*дь. Как меня достало твое гребаное "нет".
И тут же набросился на мой рот без предисловий, вопросов раскачки. Просто вгрызся в него, как ошалелый. Сдавливая мою шею ладонью и не давая пошевелиться, проталкивая язык глубоко мне в рот и кусая за губы, разбивая их своими зубами. Я отбивалась, я как-то жалобно скулила ему в рот, дергалась и млела… меня вело, меня просто подбрасывало от едкого наслаждения этим поцелуем именно таким диким, как я и представляла.
И в этот момент я поняла, что не в силах сопротивляться этому урагану, его губы дарили боль и наслаждение, именно так, как я и представляла себе. Необузданно, остро, и уже через секунду я вцепилась в его волосы, не давая оторваться от себя. Казалось, я дышала этим поцелуем, ждала его целую вечность. Он на секунду оторвался от моих губ, и увидев его взгляд, окончательно сошла с ума. Бездна. Синий омут без дна. Я схватилась за ворот его рубашки и притянула к себе в жадном безумном желании терзать эти губы, о которых я так долго грезила. О, они не просто сладкие на вкус, они умопомрачительные, я должна была почувствовать их вкус… я была просто обязана узнать, какое горячее у него дыхание, и как алчно он целуется. Но внезапно Максим оторвался от моего рта. Задыхаясь, как после пробежки, смотрел мне в глаза и вдруг насмешливо сказал.
— Увы, но я поужинал вне дома. Я сегодня не голодный… но завтра ты можешь мне предложить то же самое меню.
И рассмеялся мне в лицо. Сама не поняла, как влепила ему звонкую пощечину. Подонок. Какой же он… сукин сын. Сволочь.
Я распахнула дверь и, размазывая слезы по щекам, побежала к себе в комнату…
ГЛАВА 20. Дарина
Любовь? Что такое любовь? Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею.
Это была первая боль от него. Яростная, ядовитая, терпкая. Я ударила его, а у меня так пылали щеки, словно это меня отхлестали по ним изо всех сил. И губы жгло от его поцелуев, саднило, как будто без кожи они остались. Голые до мяса. Слезы по щекам текут, и я их яростно смахиваю тыльной стороной ладони. Вот так тебе и надо. Нечего было самой идти. Не нужна ты ему, дура несчастная. Он уже тебе замену нашел. И больно так, словно гвозди в меня позабивал… перед глазами какая-то размазанная картинка, как он так же блондинку зажимает у стены. Где-то там по его злачным клубам, в которые таскался постоянно со своими псами под видом работы и встреч. От бешеного грохота сердца в груди и эха его болезненной пульсации в висках я даже шагов позади себя не услышала.
Дернулась от неожиданности, когда схватил сзади и до хруста в костях сдавил всю железной хваткой.
— Ну каково это, когда тебя бьют наотмашь, так, чтоб кровь внутри хлестала фонтаном? — хрипло шепчет мне в затылок и не дает ни вырваться, ни пошевелиться, — захлебываешься, малыш?
— Задыхаюсь, — простонала, тщетно пытаясь вырваться.
Резко повернул меня к себе, и я не успела опомниться, как его жестокие губы снова впились в мой рот, и, прокусив нижнюю губу, тут же оторвался, схватив меня на затылке за волосы и заставляя запрокинуть голову:
— Мной дыши, Дашааа, мной.
Для меня это оказалось каким-то триггером, взрывом, который рвет все мои принципы на мелкие ошметки бесполезности, и я сама вдираюсь дрожащими пальцами в его волосы и жадно грызу его губы. До крови, как и он, нарочно причиняя боль и испытывая от этого какое-то извращенное адское удовольствие, осатанев от голода и беспрерывных мыслей о нем. Это почти физическая пытка — так его хотеть до дрожи во всем теле, до какой-то исступленной лихорадки. |