Впилась в столешницу ногтями, задыхаясь, широко ловя воздух искусанными губами и закатывая глаза. Захлебываясь диким удовольствием. И новыми всхлипами. Мне казалось, меня сейчас снова разорвет на части. И я снова вся дрожу. На грани. После оргазма, который только что испытала, все еще возбужденная до предела. И мне больно. Почти больно вот так ощущать его в себе. Но это самая сладкая боль из всех, что я когда-либо испытывала.

Больное наслаждение. И такое естественное с ним. Да, все мое тело сделано под него, отточено и запилено под каждый изгиб его тела. Мой мужчина… я ощущала это всем своим существом, и плевать, если завтра с утра я разобьюсь вдребезги или порежусь о лезвие реальности. Он ведет меня к новому сумасшествию. Вздрагивая и двигая бедрами навстречу, и вдираясь ногтями в его кожу, оставляя полосы на его спине, когда подхватил под коленями мои ноги и вонзился еще глубже. Закатывая глаза от дичайшего удовольствия. И потом мгновение прострации, паря в невесомой бесконечности запредельного кайфа. Глядя в его бешеные звериные глаза. Сквозь вакханалию дикого возбуждения и надвигающегося нового урагана, от которого, кажется, я умру. Пока Максим вдруг с рыком не срывается на бешеный темп с громкими стонами. И я чувствую изнутри, как его плоть наливается во мне еще больше, как каждый толчок сбрасывает меня в бездну, за которой я уже никогда не буду собой и буду лишь его… Закричала, срывая горло, как он хотел, как он мне пророчил. Бешено сокращаясь вокруг его каменной плоти, вбивающейся в меня подобно поршню.

— Дааа, малыш… еще раз. Ты уже там…

Я слышала его сквозь туман наслаждения, нескончаемого, как безграничная агония. Вот она — причина этого дьявольского притяжения, необъяснимого никакими доводами рассудка. Я просто принадлежу ему, на каком-то астральном уровне, где-то во всех параллельных Вселенных космоса. И никто и никогда не дал бы мне то, что давал он. Он водил меня по краю лезвия, он резал меня то глубоко, то нежно, то ощутимо, но всегда давал его чувствовать и запоминать, ставил на мне клейма каждым словом и прикосновением еще задолго до того, как я его забыла.

Он был дьяволом секса… даже не богом, и он знал, чего я хотела даже тогда, когда я сама этого не знала. Когда он кончал внутри моего тела, запрокинув голову, вбиваясь на дикой скорости, клеймя уже изнутри, я стонала вместе с ним… в унисон его крику.

Он брал меня всю ночь напролет, в каждом углу этого несчастного кабинета, который мы превратили в руины и дико совокуплялись на разбросанных на полу книгах, на подоконнике, в кресле, когда он жадно зализывал мою растертую им же плоть, а потом удерживая меня за волосы, толкался раскаленным членом мне в рот, и я… о да, я исступленно его сосала, закатив глаза и зверея от вкуса порока у себя во рту и от его пальцев, натирающих мой истерзанный клитор. Мои крики и его рычание, хриплые стоны, прерывистые грубые фразы, которые переходили в жаркий шепот, слились в одно целое. Когда я, обессиленная, с синяками на теле от его жестоких пальцев, со следами от его жадных губ, наконец-то поняла, что все закончилось, я даже не плакала, я хрипло всхлипывала. Такого наслаждения в моей жизни не было и не будет. Но теперь в моей жизни есть он. Зверь. И рано или поздно он сожрет не только мое тело, но и мою душу. Конечно же, я ему проиграла… и ни на секунду об этом не жалела.

ЭПИЛОГ

Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

Зарецкий Анатолий Владимирович вальяжно расселся в широком кожаном кресле, обмахиваясь пластиковой папкой и раздраженно отгоняя назойливо крутящуюся возле него муху. Форменный китель висел на вешалке рядом, а на генерале была расстегнутая на несколько пуговиц рубашка, которая взмокла под мышками и чуть разошлась на выпирающем животе, мягком, как желе, и двигающемся каждый раз, когда Зарецкий менял позу.