— Ребенка? О чем ты?

— Я была на седьмой неделе.

— Ekwuzina! Не говори этого больше! — глаза тетушки Ифеомы расширились.

— Это правда. Юджин не знал, я еще не говорила ему, но это правда, — мама соскользнула на пол. Она так и сидела, вытянув перед собой ноги. Это было так неприлично, но я опустилась рядом с ней, касаясь плечом ее плеча.

Она долго плакала. Она плакала до тех пор, пока моя рука, сжатая в ее пальцах, не онемела и пока тетушка Ифеома не закончила готовить на кухне испортившееся мясо в остром соусе. Она плакала пока не уснула, положив голову на стул. Джаджа положил ее на матрас на полу в гостиной.

Вечером позвонил отец. В это время мы сидели вокруг керосиновой лампы на террасе. Тетушка Ифеома взяла трубку, и потом вышла, чтобы сказать маме, кто звонил.

— Я повесила трубку. Я сказала ему, что не подпушу тебя к телефону.

Мама взлетела со своего стула.

— Зачем? Зачем?

— Nwunye т, сядь сейчас же, — рявкнула тетушка Ифеома.

Но мама не села. Она пошла в комнату тетушки Ифеомы и набрала наш домашний номер. Потом телефон коротко тренькнул еще раз, и я поняла, что отец перезванивает. Она вышла из комнаты примерно через четверть часа.

— Мы завтра уезжаем, дети и я, — произнесла мама, глядя куда-то выше уровня глаз всех присутствовавших.

— Куда? — спросила тетушка Ифеома.

— В Энугу. Мы возвращаемся домой.

— У тебя что, не все дома, gbo? Никуда ты не поедешь.

— Юджин приедет за нами.

— Послушай меня, — тетушка смягчила голос. Должно быть, она уже поняла, что крик и давление не проникнут сквозь натянутую мамину улыбку. Глаза мамы все еще оставались пустыми, но она уже выглядела совсем не так, как та женщина, что утром выбралась из такси. Теперь она была одержима другим демоном. — Хотя бы останься еще на пару дней, не возвращайся так скоро, nwunye т.

Мама лишь отрицательно покачала головой. Если бы не поджатые губы, ее лицо походило бы на маску.

— Юджин плохо себя чувствует. У него мигрени и высокая температура, — сказала она. — Он несет на себе столько, сколько не вынесет ни один мужчина. Ты знаешь, что сделала с ним смерть Адэ? Сколько всего свалилось на одного человека!

— Ginidi, к чему ты это говоришь? — тетушка Ифеома нетерпеливо отмахнулась от насекомого, подлетевшего слишком близко к ее ушам. — Когда Ифедиора был жив, были времена, nwunye т, когда университет не платил нам зарплату месяцами. У нас с Ифедиорой не было ничего, да, но он никогда не поднимал на меня руки.

— А ты знаешь, что он оплачивает школу почти сотне ребятишек? Знаешь, сколько людей обязаны жизнью твоему брату?

— Речь не об этом, и ты это знаешь.

— Куда мне деться, если я уйду из дома Юджина? Скажи мне, куда мне идти? — мама не ждала ответа. — Ты хоть знаешь, сколько матерей вешали на него своих дочерей? Знаешь, сколько просили сделать их беременными, даже не выплачивая выкупа за невесту?

— И что? Я тебя спрашиваю, и что с того? — тетушка Ифеома уже кричала.

Мама опустилась на пол. Обиора раскатал там матрас, и на нем было место, но она села на голый цемент, прижавшись лбом к перилам.

— Снова ты за свои университетские лозунги, Ифеома, — тихо сказала она, а потом отвернулась, дав понять, что разговор окончен.

Я никогда раньше не видела маму такой, никогда не видела этого выражения глаз, никогда не слышала, чтобы она говорила так много за такое короткое время.