|
Голоса, долетающие изнутри, Несомненно, всегда поют. Они не могут не петь.
Когда на улице праздник, праздник и там, внутри. Так и должно быть там, где Человек и Природа Пригнаны друг' к другу,- ведь город тоже Природа.
Какое большое счастье не быть мною!
Но разве другие не чувствуют того же, что я? А кто такие другие? Нет никаких других. Другие видят дом с закрытым окном, Которое открывается лишь для того, Чтобы дети поиграли в тюремной галерее Среди цветочных горшков, которые я никогда не видел. Другие ничего не чувствуют. Чувствуем только мы. Да, мы, И даже я, не чувствующий сейчас уже ничего. Ничего? Не знаю... Это Ничего болит во мне.
Древние, как известно, взывали к музам. Мы же сами к себе взываем. Я не знаю, как на их зов откликались музы - Тут имело значенье, наверно, и как И к кому взывали,- Но уж мы-то не откликаемся вовсе, Это я знаю точно. Сколько раз я смиренно склонялся над неким Воображаемым мною колодцем, И кричал, и аукал, надеясь услышать эхо. Но неизменно я видел одно и то же - Только смутно мерцавшую темную воду Там, в глубине бесполезной... И никакого ответа... Лишь неясное отраженье лица, Моего, конечно, лица, Ибо быть здесь не может другого. Да и оно, различимо едва, Призрачно светится там, в глубине, Там, в тишине, На дне...
Ах, что за муза!
Я устал, это ясно, Потому что люди должны уставать, когда приходит время. От чего я устал, не знаю, И знать ни к чему, Потому что усталость осталась такой же. Рана болит, как и прежде, Но уже без всякой причины. Да. я устал И немного рад тому, Что усталость не более, Чем желание спать - для тела, Стремление не думать - для души И, сверх того, удивительная ясность, С которой понимаешь былое... И наслаждение - не оттого ли, что с надеждами покончено? Я мудр - вот и все. |
