– «Глупец, тебе следовало надеть на меня свое кольцо раньше, когда я была еще в беспамятстве. Почему ты не сделал этого?»
Арабес поморщился.
«Увы, даже черная магия не всесильна», – ответил он. – «Как и то, первое колечко, поймавшее тебя, оно должно быть надето добровольно».
«Это хорошо», – сказала Клементина. – «Я никогда его не надену. Теперь уйди, я не хочу тебя видеть».
Он разозлился.
«Не тебе командовать мною, птичка! Я уйду, но только потому, что у меня еще есть дела. Потом вернусь, и ты будешь видеть меня достаточно часто, чтобы привыкнуть и полюбить. Я – твоя судьба, и в конце концов ты это поймешь!»
«Не думаю», – сказала Клементина и закрыла глаза.
Такой простой способ не видеть его – без всякой магии…
Она не знала, сколько дней и ночей провела в той клетке. Казалось, вечность.
Арабес и вправду приходил часто, донимал ее монологами, которых она не слушала. Потому что сразу, едва он появлялся, закрывала глаза и начинала вспоминать дом, родителей, любимые книги. Придумывать новые вышивки…
Он то хихикал, издеваясь над ней, то злился. Орал и топал ногами. Но в клетку не входил. И не предлагал ей – после первого раза, когда она выбросила принесенный им поднос с яствами, – ни еды, ни питья. Она ничего и не просила. Теперь она была очень осторожна. Угрозу таило все, чего касалась его рука. И лучше было истаять от голода и жажды, чем подчиниться ему…
Однажды он пришел не один.
«Смотри, какую птичку я изловил!» – услышала она его хвастливый голос еще издалека и сразу же закрыла глаза. – «Хороша, правда?»
Спутник его не ответил.
Взглянуть на него Клементину заставило не только любопытство. Кроме Арабеса, возле ее тюрьмы не появлялся никто, кого она могла бы попросить о помощи. Не выпустить из клетки, конечно, но хотя бы сообщить отцу и матери, которые давно уже должны ее искать, где она находится. Иначе спасения не жди…
Арабес успел подвести своего гостя к самой клетке, поэтому взглядами они встретились мгновенно. Глаза в глаза. И влюбилась она, должно быть, в то же самое мгновение, потому что забыла, зачем их открывала.
Два солнечных озерца на смуглом лице. Бездонных и затягивающих. В них можно было смотреть вечность. Даже находясь в клетке.
Она и смотрела.
Потом, позднее, он признался, что полюбил ее тоже с первого взгляда. А тогда, через головокружительную и прискорбно короткую вечность, он повернулся к Арабесу и сказал:
– Отпусти ее.
– Ты спятил? – возмутился тот. – Знаешь, какого труда мне стоило…
Не дав ему закончить, Идали – а это был, конечно, он – одной рукой взял Арабеса за горло.
– Отпусти, – повторил, легко приподняв его над полом. – Это не птица, а мыслящее и чувствующее существо. Я же не стал бы держать в клетке даже дикого зверя. Ключ!..
Арабес, мелко перебирая по полу носками башмаков, прохрипел:
– Не дам!
– Что ж, – сказал Идали сквозь зубы, – боюсь, при дальнейшем нашем разговоре прекрасной даме присутствовать ни к чему.
И стремительно увлек Арабеса к выходу, не оглянувшись на Клементину.
Вернулся он так же скоро – с ключом.
Молча отпер клетку, подал девушке руку и помог выйти. Молча сделал пасс, и одной из стен в том проклятом зале не стало.
– Ты свободна, – сказал он. – Помочь тебе добраться до дому?
– Что ты с ним сделал? – спросила она.
– Ничего, – ответил он таким тоном, что она поняла – больше участью Арабеса ей интересоваться не стоит. |