— Известны. У Мани началось обострение в ту ночь, как убили сестру. Эти интуитивные отношения между сестрами возникли, наверное, тринадцать лет назад?

— О чем вы? — удивился Старцев; лицо его в скорбных морщинах, облитое багряными лучами, походило на деревянную средневековую аллегорию «Страдание».

Я ответил намеком:

— Тесная жизнь, а особенно страдания, соединяют.

— Не всегда, молодой человек, не всегда. Но в данном случае… вы намекаете, что тринадцать лет назад девочки потеряли мать?

— Сожалею, что приходится касаться…

— Хватит реверансов! — оборвал он. — Мы не жеманные дамы. Кто вам рассказал о моей жене?

— Все. Каждый из вашего близкого окружения так или иначе упомянул о факте ее исчезновения. Без подробностей.

— А зачем вам подробности?

— Если уж я оказался так ужасно причастен к тайне вашей семьи…

Он перебил:

— Но не к той! Не к той давней… правда, нераскрытой. Но дочки были слишком малы, чтоб участвовать в ней.

— Однако участвовали. И есть лицо, связующее два трагических события.

— Кто это?

— Марина Морава. Знаете такую?

Тень воспоминания исказила на миг угрюмый профиль писателя.

— Тип деревенской колдуньи.

— Дети считали, что колдунья отравила их мать, и следили за ней.

— Кто это сочиняет? — надменно бросил Старцев.

— Денис.

— О, черт! Как все странно, — пробормотал он.

— За «сочинения» не убивают.

— Но какая связь… Сегодня утром его видел отец Киприан, он пил воду из источника.

Я ахнул.

— Все-таки успел перед смертью!

— О чем вы?

— Денис говорил мне вчера: «Вот бы туда съездить!» Дети пили воду по дороге в лес. А я вспомнил из Евангелия: «Где будет труп, там соберутся птицы».

Он посмотрел на меня пронзительно.

— Что еще говорил мальчишка?

— Он больше скрыл, чем сказал. Следователь предполагает, что законченный наркоман… вы знали, что Денис кололся?

— Понятия не имел.

— Так вот, юноша потребовал у того, кто убил Юлию, денег за молчание и умолк навсегда.

— Шантажистов, конечно, следует наказывать, — процедил Старцев брезгливо, — но все-таки не смертной казнью. Убийца-то каков живчик!

— Да уж. Только вчера Денис рассказал мне про Марину Мораву, а сегодня убит.

— Столетней старухой! — ирония жалкая, вымученная.

— Я не знаю, кем. Но из тех троих детей осталась в живых последняя…

— Вы еще не знаете? — изумился Старцев. — Я из церкви звонил следователю. Ублюдок сознался. Как ни странно — Юлий Громов. Прагматичный малый, жиголо и пиарщик.

— На первый взгляд он такой, — согласился я. — Да, сознался, это было при мне. Но не в убийстве Дениса.

— Господи, обычная увертка, чтоб скостить срок! Разве вы не видите разницы? Убить из ревности в состоянии аффекта — одна статья. Плюс уничтожить свидетеля — получается нечто совсем другое. При социализме — несомненная «вышка», но в нынешнем дерьме… — Писатель помолчал, явно пересиливая себя. — И все-таки в совокупности светит пожизненное. — Опять помолчал. — Что это вы болтаете: «осталась последняя»?

— Меня задела та детская история… Вы-то знаете, что истоки судьбы — в детстве.