— Что он делал в Париже?

— Приезжал по каким-то делам. Он спас Кендалу жизнь. Ты себе и представить не можешь, что тогда творилось. Прусская артиллерия обстреливала Париж, и стена рухнувшего дома упала бы на Кендала и задавила бы насмерть, если бы барон не оказался рядом и не закрыл его своим телом. Барон был ранен, и я ухаживала за ним… а потом, когда осада окончилась, нам удалось покинуть Париж. Мы приехали сюда, потому что нам больше некуда было. Все это очень трудно объяснить…

— И ты совершенно случайно встретила его в Париже в тот самый момент, когда Кендалу угрожала опасность. Как это замечательно, что он там оказался!

— Слава Богу, что он там оказался. Если бы он не помог нам и не привез сюда, мы бы никогда не выбрались из Парижа. После нашего отъезда обстановка в городе только ухудшилась. Начались бои на улицах, беспорядки, поджоги. Дом, где мы жили, сгорел.

— Бедная моя Кейт! Я так много о тебе думала. Мне было так одиноко, и я пообещала себе, что как только появится малейшая возможность, тут же увижусь с тобой. И передать тебе не могу, как я обрадовалась, получив твое письмо… хотя оно шло ко мне очень долго.

— Давай я все-таки сварю кофе, — перебила ее я, — а потом еще поговорим.

Мы пили кофе и болтали без умолку. Мне было очень трудно все ей объяснить, и я отлично понимала, что она находит чрезвычайно странным то, что, когда Кендалу грозила смертельная опасность, барон вдруг оказался рядом. Это было совершенно ясно… Отец, конечно же, не сомневался в том, что Кендал — сын барона, и, весьма вероятно, обсуждал эту тему с Клэр. В конце концов, она была его женой…

Понятное дело, она убеждена в том, что барон жил со мной в Париже, и поэтому так осторожно формулирует вопросы, чтобы не поставить меня в неловкое положение.

Затем я пожелала выслушать ее рассказ.

— У меня все по-иному, Кейт, — вздохнула она. — С тех пор как твой отец… ушел, мне было очень одиноко. Казалось, что жизнь окончена. Мы так любили друг друга… с самого начала.

— Я знаю. Ты была прекрасной женой. Он не раз говорил мне об этом. Я так рада, что вы тогда нашли друг друга. Ты стала утешением для него.

— Слабым, пожалуй, — проговорила Клэр. Ее губы дрожали, а в глазах стояли слезы. — Я часто спрашиваю себя, правильно ли себя вела. Видишь ли… я должна была сделать его счастливым… хотя его слепота усиливалась с каждым днем. Но он не мог смириться с этим, Кейт. Его глаза значили для него так много, намного больше, чем для других людей. Ты знаешь, что я имею в виду, Кейт, потому что ты такая же. Он просто не смог принять будущее, погруженное в полную темноту.

— Не вини себя. Ты сделала все, что могла. Я понимаю, что он чувствовал. Отец жил только работой. Никогда не забуду, в каком он был отчаянии, когда рассказывал о том, что его ждет. Я тогда надеялась, что он сможет писать если не миниатюры, которым он посвятил всю свою жизнь, то хотя бы обычные полотна.

— Но он очень быстро терял зрение, Кейт. Еще несколько месяцев, и он бы полностью ослеп. Я так надеюсь, что сделала для него все возможное. И так часто об этом думаю. И терзаюсь мыслями о том, что могла еще что-нибудь сделать… или, быть может, наоборот, сделала что-нибудь такое, чего как раз и не следовало делать…

— Не надо мучить себя, Клэр. С тобой он был намного счастливее, чем до встречи с тобой.

— Я утешаюсь такими мыслями. Просыпаюсь ночью и убеждаю себя в этом.

— Милая Клэр, ты не должна терзаться. Вспоминай счастливое время, проведенное с ним. Должно быть, это накатило на него внезапно… как грозовая туча. Мне легко себе это представить.