|
Да, это так! Покорность и полное выражение боготворения... Генриетта вздохнула. Почему Джон из-за этой статуэтки так разгневался? Это был такой приступ гнева, который ошеломил его самого и который раскрыл в нем что-то такое, о чем он сам не догадывался. Решительным тоном он сказал: "Вы не можете это экспонировать!" И не менее решительно она ответила: "Я буду ее выставлять!" Она мысленно снова вернулась к Навсикае. Здесь не было ничего, что она не смогла бы привести в порядок. Немного успокоившись, Генриетта обернула глину влажной тряпкой. Она продолжит работу в понедельник, а может, во вторник... Ничто теперь не торопит. Работа в основном закончена, теперь требуется только доработка... Впереди у нее было три дня счастья. С Люси, Генри, Мидж... И с Джоном. Генриетта зевнула, потянулась, с удовольствием чувствуя, как напряглись все мышцы, и призналась себе, что действительно очень устала. Приняв горячую ванну, она легла. Вытянувшись в темноте, с открытыми глазами, она сначала смотрела на звезды, видимые через стеклянный потолок мастерской, потом взглянула на стеклянную маску, одну из первых своих вещей. Маска была освещена слабым светом, который ночью оставался включенным. Эта маска теперь казалась довольно условной. "К счастью, - подумала Генриетта, - наблюдается прогресс!" Она решила заснуть. Очень крепки кофе, выпитый перед сном, ей не помешает. Уже давно она знала, как вызвать сон. Нужно выбрать какую-нибудь мысль и не сосредоточиваясь, предоставить ей возможность идти своим ходом, мечтать, потихоньку скользить к небытию... С улицы донесся шум мотора, затем смех и голоса, которые сливались с ее мыслями, уже наполовину бессознательными. Машина, как тигр... желтая и черная... в полосах... Это джунгли... Рядом река... Большая тропическая река, текущая в сторону моря, в сторону порта, откуда уходят белые пароходы... Хриплые голоса кричат: "До свидания!"... Она - на палубе... И Джон рядом с ней... Они оба уходят в совершенно синее море... За обедом он улыбнулся ей... Это было так, как будто бы они в золотом дворце... Бедный Джон!.. Машина, скорость... сумасшедшая езда, все дальше и дальше от Лондона... Дюны... Леса... Преклонение... "Долина"... Люси... Джон... Болезнь Риджуэй... Дорогой Джон... Она уснула счастливая. Через некоторое время Генриетта вдруг почувствовала тревогу. Это было какое-то чувство виновности, что-то такое, чего она не сделала, долг, от выполнения которого она уклонилась... Навсикая? Медленно, будто против желания, она встала с постели, повернула выключатель, затем пошла и освободила глину от влажных тряпок, которыми, ее укрыла. Генриетта застонала. Это была не Навсикая! Это была Дорис Саундерс! Какая тоска! Какой-то голос нашептывал Генриетте: "Ты можешь все очень хорошо исправить!", однако другой отвечал властно: "Ты прекрасно знаешь, что ты должна сделать!" Это нужно было делать немедленно. Завтра, она это знала, у нее не хватит смелости. Это то же, что уничтожить свою собственную плоть и свою собственную кровь! От этот бывает плохо! Чрезвычайно плохо! И все же... Генриетта сделала глубокий вдох, затем, обхватив бюст обеими руками, вырвала его из арматуры и бросила в ведро для глины. Долго, со сдавленным дыханием рассматривала свои грязные руки. Она чувствовала себя усмиренной, опустошенной. "Навсикая, - думала она, - никогда больше не явится. |
