– Но вы же охотитесь!

– Да, и получаем от этого удовольствие! Я сам, в ваши года, был не прочь пустить стрелу‑другую в оленя. Ну и что?

– Значит, сама идея убийства живого существа не вызывает у вас протеста?

– Но, юноша, есть же разница между оленем и человеком!

– Из оленя вытечет куда больше крови, – буркнул Блейд.

– А из человека – мозгов, – отхлебнув вина, Клевас заговорил медленно и спокойно, словно объяснялся с ребенком. – Каждый человек ‑личность. Разумная личность! Он носит в себе целый мир – свои надежды, страхи, свою радость и боль, свое представление о Вселенной, неповторимое и уникальное. Убивая его, вы уничтожаете эту единственную в своем роде Вселенную. Только вдумайтесь, Эльс, – Вселенную, со всеми звездами, что горят в его душе! Как вы сможете потом жить? Сможете ли забыть тускнеющие глаза человека, у которого отняли величайшее сокровище?

– Обычно я стараюсь защитить свои сокровища от посягательств посторонних, – заметил Блейд. – Но в принципе я согласен, что убивать ‑дурно. – Он выпрямился и тоже пригубил вино. – Давайте же теперь, наставник, рассмотрим такой случай. Вот дикарь с Понитэка, – странник сдвинул в центр стола свой пустой бокал. – А это, – он поставил рядом бокал Клеваса, – ваша дочь… нет, внучка, – поправился он, вспомнив о возрасте собеседника. – Итак, внучка или правнучка – юная, прекрасная, чистая… Дикарь же – грязный и страшный, и никакие звезды в его душе не горят. Он хочет зверски изнасиловать вашу дорогую родственницу, а потом разделать ее на филей… или проткнуть в интересном месте вертелом – так, для развлечения… Ну, и что же вы, – Блейд постучал ногтем по графину, ‑будете делать?

Он сильно ошибался, полагая, что поймал историка в ловушку; воинственно выпятив треугольник бородки, тот заявил:

– Вы, мой милый, предложили ситуацию нелепую и неправдоподобную. Истинная мудрость заключается в том, чтобы избегать таких крайностей. Как ваш дикарь доберется до меня и моей… гмм… внучки?

– А если доберется?

– Тогда пустим в ход пневматический метатель с хорошим зарядом сонного газа. И никаких убийств!

– Если оный метатель окажется при вас… – пробормотал Блейд.

Они не могли понять друг друга. Клевас, несмотря на свой возраст и несомненные знания, не представлял, как одно разумное создание может лишить жизни другое. Возможно, старый историк априори считал всех двуногих и безволосых разумными, но Блейд придерживался иного мнения. Он не мог привести более веских аргументов, выходящих за пределы опыта Рахи, а потому не пытался продолжать спор. Но, беседуй они на равных, ему было бы что сказать!

Вероятно, в обществах благополучных и богатых, древний инстинкт убийства переходил в свою противоположность, в безусловный запрет на уничтожение разумного существа. Блейд трижды встречался с такими случаями в Талзане, Уренире и теперь в этом южном раю, царстве светлого Айдена. И всякий раз он чувствовал, что культура, безусловно исключающая убийство, в чем‑то ущербна и зависима от внешних обстоятельств; подобный императив как бы ставил ее под удар. Теперь он был мудрее, чем двадцать и десять лет назад, и мог облечь свои неясные ощущения в слова.

Ему представлялось, что убийство, как многие другие деяния человеческие, морально и аморально одновременно. Все зависело от конкретных обстоятельств. Убийство как акт агрессии – безнравственно; убийство ради самозащиты или спасения ближнего – действие естественное и целесообразное. Это понимали и паллаты, которых он встретил в мире Талзаны, и уренирцы, обитатели сферы Дайсона.