— Тебе и не это предстоит, — гарантировал дальнейшее ухудшение здоровья Рябов. — Мы уже начали строительство Центра современного искусства.

— Хорошо, Сережа. Других дел пока нет?

— Слушай, скажи прямо, как ты планируешь завершить операцию с Ляховым?

— Какие планы, Сережа? — чуть ли не простонал я. — Не знаю, когда на ноги встану.

— А зачем Босягин побывал в Москве?

— Чтобы твои данные проверить.

— Ага, в рабочем порядке, — выдал Сережа фразу, от которой я его давным-давно отучил.

Рябов пристально смотрел на меня.

— Сережа, это ведь было еще до известных событий… Так что…

— Так что расскажешь кому-то другому. Контролировать мою работу… И ты хочешь, чтобы я этому поверил?

— Ладно, Сережа. Босягин страхует мои действия. И этим все сказано. Ты понял?

— Понял. В твоих действиях без психиатра не разобраться…

— Смотри, еще один доктор выискался. Ладно, тебе признаюсь, я допустил одну ошибку.

Рябов недоверчиво посмотрел на меня, но все-таки профессиональные обязанности взяли верх над осторожностью.

— Какую ошибку?

Я исполнил вид страшного огорчения и признался:

— Нужно было сказать Кононенко, чтобы он не только пулю из тебя вытащил, но и хотя бы одно яйцо отчекрыжил. Мне сейчас для здоровья сырые яйца не помешают…

44

О Данте знают многие, но кто помнит сегодня об этих гвельфах и какие политические цели преследовали они в своей борьбе? Все честолюбивые устремления политиков осыпаются прахом в ногах истории, кому до них дело. Остается искусство. «Божественная комедия», например. Или вот это полотно «Смерть Имельды Ламбертацци» кисти Николая Ге.

Глядя на работу великого живописца, я невольно прикоснулся к ране на руке, но тем не менее одобрил себя за правильное решение относительно судьбы Ляхова. Шесть миллионов долларов, информация о совместном советско-норвежском предприятии «Полярный медведь», этой ширме, за которую спрятали незначительную часть партийных денег. Ничего, оклемаюсь, нам и такой толики партийных богатств хватит, нужно другим что-то на разживу оставить. Да и партия может на меня сильно разобидеться, так что будем скромнее. Тем более, кроме этого, Ляхов компенсировал свое недостойное поведение в Южноморске замечательными произведениями искусства.

Нервничал, правда, Анатолий Павлович, когда его подраздели, но упрекнуть в том, что я не сдержу своего слова, он не сможет. Жизнь Ляхову обещана. И более того, сейчас в моих интересах, чтобы он за границу целым смылся. На него и без меня охотников с лихвой, тем более я ведь как-то сказал Рябову — ты прав, Сережа, все можно делать чужими руками. Так что пусть Ляхов пока живет, в конце концов, кто он? Шестерка безответственная, кончать его — это даже не уровень моего главного инженера.

Поэтому я спокойно рассматриваю картину, откровенно радуясь, что рядом нет Студента. Тот бы от восторга вполне мог рухнуть в постель рядом со мной. И вовсе не от того, что вместе с деньгами мне досталось около тридцати произведений живописи великих мастеров. В том числе и Башкирцева. Напрасно, что ли, мои ребята так старались? Ничего, Ляхов, у тебя еще заначки есть, я вытрусил этого замечательного собирателя с того света не до исподнего исключительно по доброте душевной и чтобы не подавиться. Светиться по городам, где, наверняка, у Анатолия Павловича кое-что припасено на черный день, не следует. Его пока здравствующие командиры такую суету без внимания не оставят. Тем более, им сейчас Ляхов куда нужнее, чем мне.