— Политехнический институт, — мгновенно раскололся целитель.

Я вздохнул и заметил:

— Вообще-то мне сейчас хотя бы ветеринара. Но они почему-то все больше в искусствоведах ходят. Значит так, возьми пятьдесят долларов, дуй отсюда и скажи моей мадам, что я скоро умру. И еще. Если я тебя хоть раз увижу, считай — ты уже в обуви научился ходить. Исключительно в белых тапочках.

Эскулап согласно кивнул головой, доказывая тем самым, что клиент всегда прав, а примерять обувку в планы доктора не входит. Иди знай, может, обувшись, невозможно так здорово лечить больных.

Я и без этого доктора, которого явно с неудовольствием из дурдома выпустили, прекрасно знаю — скоро мне станет совсем хорошо. Хотя бы потому, что рана стала затягиваться на удивление быстро. Однако радовать сообщением на эту тему я никого не спешу. Кроме Марины. Тем более, что босой хирург честно отработал свой гонорар, нагнал на Сабину такого ужаса… Она почти уверена — на этом свете ее муж находится лишь по недоразумению. Может, мне на досуге в науку податься вместе со своим раскаленным ножом в уже почти полностью зажившей руке? Слава Богу, с углями и паутиной, в отличие от других лекарств, у нас пока все в порядке.

О том, что моя левая рука действует безотказно, знает только секретарша. Она по-прежнему вывозит меня на прогулки, однако стоит нам остаться наедине, как я тут же перестаю бисировать танец умирающего лебедя в инвалидной коляске и в условиях строгой конспирации приступаю к тренировкам. А когда Мариночка везет меня на ингаляцию, так даже кроссом занимаюсь, это уже не говоря о стрельбе и рукопашном бое. Щадит меня Марина, по лицу не бьет исключительно для конспирации. Конечно, если Сабина увидит на моей морде синяки, я ей скажу, мол, дорогая, от слабости своей случайно с кровати сковырнулся на пол — и жена безоговорочно поверит. Однако, Рябов ко мне повадился бегать еще чаще, чем в туалет. И, в отличие от Сабины, он все сразу поймет. В том числе — отчего не спадает опухоль с пальцев левой руки. Действительно, моя рука до сих пор явно нездоровый вид имеет, зря что ли я на запястье такую тугую повязку накладываю? Не пальцы, а сосиски, перед сном их приходится минут пять массировать.

Рябов постоянно приносит хорошие новости. После полосы неудач жизнь вошла в свою привычную колею, на обочине которой появился банк «Экибан», отдав должное нашей фирме за ее участие в судьбе этого частного предприятия. Ничего, Сережка, я тебя тоже порадую, представляю себе, как ты в воздух взовьешься, когда о грядущих событиях узнаешь. И вообще, мало ли других радостей в жизни? Стоит взглянуть на счастливую мордочку начальника отдела снабжения, скромно сидящего на кончике стула рядом с моей постелью, и даже такому израненному, как я, вполне ясно — подобное блаженство может испытывать только идиот.

Константин вертел в руках открытку с изображением двух скрещенных колец и светился от радости жизни, словно его вымазали фосфором.

— Я бы очень хотел, чтобы вы стали моим шафером, — высказался Костя, надеясь на еще большую радость и соответствующий этому возможному назначению подарок.

— Спасибо, Костя, — тихо проскулил я, — однако женатый человек не может быть шафером. Ты Рябова об этом попроси.

Костя мгновенно перестал сиять. Теперь он больше походил на Трэша, если бы тот внезапно увидел перед собой смесь Анастасии Вишневской и собаки Баскервилей. Как же, подойдет Костя к Рябову с такой просьбой. Сережа до того его любит, что может по-своему прореагировать на предсвадебную просьбу. Особенно, если вспомнит: провал начальника отдела снабжения в Питере послужил своеобразным толчком, после которого операция пошатнулась.

— А можно шафером будет Гарик? — ушел Костя от вероятной опасности отказа и очередного процесса воспитания.