|
И все же было ли это правдой, спросила себя Пола, пытаясь восстановить внутреннее равновесие, может быть, она еще способна помочь ему, должна ли она попытаться? Возможно, он был прав, говоря, что между ними существует все еще какая-то связь. Ее сердце содрогнулось при мысли о том, что может опять увидеть его, она почувствовала тошноту, страх, наводящий слабость. В Эрике было нечто демоническое. Пола никогда не боялась Ричарда, хотя он был способен на насилие. Теперь она понимала, что очень, очень боится Эрика. Это было проявлением любви, о которой она полностью забыла.
6
Этот большой абиссинский кот Играет на арфе и сладко поет, —
напевал Эдвард, вытаскивая Монроза из корзины, в которую безуспешно пытался спрятаться Минго, напутанный холодным взором кота. Минго забрался в нее. Монроз сбежал от Эдварда на печь и сел там, нахохлившись, как птица. – Можно нам положить сегодня водоросли в ванну? – спросила Генриетта у Мэри Клоудир. – Зачем тебе водоросли в ванне? – спросила Мэри. – Это наш собственный способ вылечиться от ревматизма, – сказал Эдвард. – У вас нет ревматизма – или есть, Эдвард? – Нет, это для дяди Тео на самом деле, но мы хотим вначале испытать на себе, не даст ли это токсический эффект. – В прошлый раз, когда вы положили водоросли в ванну, они забили сливное отверстие, и долго никто не мог ее принимать, – сказала Кейзи, которая только что вошла с корзиной помидоров и салата. – Мы обещаем, что в этот раз не допустим такого! – Тогда ладно, – сказала Мэри. – Послушайте, я хочу, чтобы вы все камни вынесли в сад. Кейт и Дьюкейн прошли мимо кухонной двери; улыбаясь друг другу, они направлялись в холл. Дьюкейн задержался в дверях кухни: – О, Мэри! Кейт и я собираемся навестить Вилли. – Хорошо, только не опоздайте к чаю, сегодня особый воскресный чай. – Как поживает моя маленькая нимфа? – спросил Дьюкейн Барбару, на которую они натолкнулись в дверях. – J’aimerais mieux t’avoir dans mon lit que le tonnerre [3], – сказала чопорно Барбара. Дьюкейн рассмеялся, протягивая руку, чтобы дернуть ее за волосы, пока она вприпрыжку бежала за ними. Барбара была такой же круглолицей, как ее мать, у нее были такие же пышные непослушные светлые волосы, только у Кейт волна волос окружала голову, как слегка безумный нимб, а у Барбары они были подстрижены гораздо более аккуратно и окружали ее голову, как изысканный драгоценный шлем. Цвет лица у нее был детский, розовый и сияющий тем восхитительным сиянием, какое напоминает отблески на боках крепких яблок и которое обычно исчезает у подростков. Длинноногая, в короткой юбке, босая – мелькающие ступни были такими же золотисто-коричневыми, как ее ноги. – Почему бы тебе не пойти поискать Пирса, – сказала Кейт. – Я видела его около церкви, он показался мне очень одиноким. Барбара встряхнула головой с видом кланяющегося виртуоза: – Я должна пойти поупражняться на флейте. Я собираюсь сыграть для Вилли концерт Моцарта. – Может быть, ты сыграешь и мне концерт Моцарта? – спросил Дьюкейн. – Нет. Только для Вилли. – Подпрыгивая, она вернулась в дом. – Как выросло это дитя! – сказал Дьюкейн. – Она ростом с тебя. И почти такая же хорошенькая. – Дорогой! Боюсь, что Пирс и Барбара не очень-то ладят между собой, с тех пор как она вернулась. – Ну, ты же понимаешь… Они взрослеют. – Знаю. |
