Узнав об этом намерении, Ривароль приложил все усилия к тому, чтобы мадам Леспанье не получила этой премии. Про¬явив необыкновенную изобретательность, он всячески старался доказать, что его жена ни в чем не нуждается. Однако его ухищрения ни к чему не привели, и премия–1080 ливров – была вручена мадам Леспанье.
Однако в последний момент Риваролю удалось добиться от Академии, чтобы имя его жены не было названо.
Это была совершенно ненужная предосторожность, по¬скольку весь Париж был в курсе дела и презирал этого острос¬лова, который, перестав в какой то момент походить на Воль-тера, стал в своих отцовских чувствах напоминать Руссо...
Ривароль, оскорбленный до глубины души, возненавидел все человечество. Именно тогда он писал: «Из двадцати чело¬век, судачащих о нас, девятнадцать говорят о наших пороках, двадцатый же восхваляет нашу добродетель, но делает это так, что она превращается в порок».
Потом он уединился и сделал довольно вольный перевод дантевского «Ада».
Едва он завершил работу над переводом, как ему стало известно, что Берлинская Академия объявила конкурс на следу¬ющую тему: «Что сделало Французский язык универсальным?»
Ривароль подпрыгнул от радости. Поскольку его шансы на то, чтобы стать членом французской Академии, были ничтож¬ны, он решил попытаться стать членом Берлинской Академии...
Его великолепная конкурсная работа, занявшая 44 стра¬ницы (знаменитое «Рассуждение об универсальности француз¬ского языка»), была признана лучшей. Ривароль получил пре¬мию и стал членом Берлинской Академии.
Другой продолжал бы писать. Ривароль же был слишком ленив. У него было намерение составить словарь, но оно так и осталось неосуществленным. Ему не хватало времени... Когда он мог писать? Он же не замолкал ни на минуту... Язвительные замечания сыпались из него, как из рога изобилия.
Он говорил:
– Месье де Мирабо–единственный в мире, кто полнос¬тью оправдывает свою репутацию. Это ужасный человек. И добавлял: «Ради денег он готов на все, даже на добрые дела.»
О шевалье Понсе, не отличавшемся аккуратностью, Рива¬роль сказал:
– Он способен испачкать даже грязь.
О своем друге Шамсенеце Ривароль говорил:
– Я нашпиговал этого толстяка мозгами.
О своем собственном брате, который часто заимствовал его высказывания, Ривароль говорил:
– Мой брат напоминает мне карманные часы с боем, но хорошо звонят они только тогда, когда он выходит от меня.
О своем друге Лораге:
– Его идеи напоминают оконное стекло: каждое в отдель¬ности светлое и прозрачное, а если соединить несколько штук вместе, то сквозь них ничего невозможно увидеть.
О маршале де Сегюре, который был одноруким и ходатай¬ствовал перед Учредительным собранием о назначении ему пенсии:
– Он надоел уже Учредительному собранию своей вечно протянутой несуществующей рукой.
И, наконец, о себе самом:
– Огромное преимущество никогда ничего не предприни¬мать, правда, не следует злоупотреблять этим.
* * *
Революция сделала из Ривароля рьяного защитника Людо¬вика XVI. До того, как сбежать в Гамбург со своей любовницей, красоткой Манеттой, у которой, как он говорил, «ума не боль¬ше, чем у розы», он был издателем газеты «Журналь политик э насьональ».
В Гамбурге Ривароль по прежнему острословит. Он запиывает свои изречения. Некоторые из них восхитительны:
«Горе тем, кто поколеблет основы нации»;
«Чтобы не допускать ужасов, которые несет с собой революция, нужно ее делать самому»;
«Философы спутали равенство со сходством. |