Как же легко было удовлетворить всех, и Его Святейшест¬во в том числе...

Найдя свой персонаж, Золя отправился на поиски обрамле¬ния... Ему был необходим особняк кокотки. Леон Энник ввел его в дом мадам Вальтесс де ля Бинь, жившей на бульваре Малерб, в доме № 98.

Подруга художника Жервекса встретила писателя без вся¬кого предубеждения и недоверия. Он мог сколько угодно проха¬живаться по салонам, будуарам, столовой. Ему было разреше¬но даже заглядывать в спальню... В своей записной книжке он подробнейшим образом описал ее обстановку: кровать, вызыва¬ющая и великолепная, задрапированная атласом, по углам ее украшали вырезанные из дерева амуры, на панно была изобра¬жена Венера, поочередно улыбающаяся Вулкану и Парису, ни¬ша украшена множеством зеленых растений...

В романе Золя кровать Бланш превращается в кровать Нана.

Но, чтобы написать роман, Золя еще многого не хватало. Он не был знаком ни с нравами, ни с языком, ни с ужасающим скотством этого порочного мира, с которым он соприкоснулся из любопытства.

Будучи не в состоянии делать то, к чему у него не было склонности, Золя использовал опыт некоторых своих собратьев по перу, в частности Томаса Отуэя, который в своем романе «Спасенная Венеция» описал сцену между сенатором Антонио и куртизанкой Акилиной:

«Она его гонит, называет идиотом, скотиной, говорит, что в нем нет ничего хорошего, кроме денег.

–    Тогда я буду собакой!

Он лезет под стол и лает.

–    Ах! Так вы кусаться! Ну, хорошо. Вы получите пинок.

–   Дай пинка от всего сердца! Еще ударь! У! У! Сильнее! Еще сильнее!»

Эта сцена подсказала Золя написать следующее в «Нана»:

«Иногда он был собакой. Она бросала свой надушенный платок в угол комнаты, и он должен был, ползя на четверень¬ках, принести ей его в зубах.

–    Апорт, Цезарь! Я тебя накажу, если будешь отлынивать. Очень хорошо! Послушный Цезарь! Славный! Служи!

Ему нравилось чувство униженности, он испытывал на¬слаждение от того, что был животным, которого были готовы убить.

–    Бей сильнее! У! У! У! Я в ярости. Бей же! – кричал он».

Но когда в романе Нана должна была устроить званый обед, Золя оказался в большом затруднении: никогда он не присутство¬вал на обеде, похожем на тот, который собирался описать.

Правда, он выпутался... использовав отчет об обеде, устро¬енном министром Шарлем Луи де Фрейсине, опубликованный в газетах за 6 ноября 1878 года. Он полностью заимствовал список блюд, подававшихся на этом обеде...

* * *

Что касается других его книг, Золя действовал так же. Зачастую он прибегал к помощи друзей. Когда в одном из своих романов Золя должен был вывести на сцену Наполеона III, которого он не видел ни разу в жизни, он обратился к Флоберу. Тот изобразил несколько шаркающую походку Луи Бонапарта, прогуливающегося в домашних туфлях в Компьене...

Перед Золя, который был сильно близорук, вставала еще одна проблема: описание улиц, парков, набережных и т. д. Он справлялся с этой задачей следующим образом: использовал фотографии или картины, которые мог хорошо рассмотреть сквозь пенсне. Так, в «Человеке звере» описан не сам вокзал Сен Лазар, а картина Клода Моне, изображающая его.

Из за этого несколько наивного метода работы, состоявше¬го в копировании жизни (героев Золя следовало бы назвать не Ругон Маккарами, а Ругон Макаками), Золя придавал большое значение деталям – как, впрочем, и все близорукие люди, – и упускал главное. Альбер Тибоде писал о «Дамском счастье» (создавая этот роман, Золя выписывал каталоги крупных мага¬зинов, проспекты и даже образцы товаров): «Что мы видим в «Дамском счастье»? Магазин и торговлю.