|
Его звали Теодул. Я доверил его воспитание одному прелату. Но однажды, когда я был в отъезде, мой мальчуган заболел, а священник, положившись на волю божью, дал ему спокойнень¬ко отойти в мир иной. И тогда я, не помня себя от горя, уехал в Париж, где был назначен придворным лекарем.
– Об этом периоде вашей жизни рассказывают любопыт¬ные истории. – Интересно знать, какие? – Говорят, что у вас не было ни гроша в кармане и вы не могли добраться до Парижа. Вы остановились в каком то постоя¬лом дворе и попросили мальчишку написать на обрывках бумаги: «Яд для умерщвления короля», «Яд для умерщвления королевы», «Яд для умерщвления герцога Орлеанского» и тому подобное. Потом, наклеив этикетки на конвертики, вы отослали мальчика прочь, а он, конечно, побежал и рассказал все своей матери. Буквально через несколько минут за вами пришел судейский чиновник и отправил вас под охраной в Париж. В Париже вы развернули эти конвертики, в которых была зола, и весь двор потешался над тем, как вам ловко удалось обвести вокруг пальца судейские власти, чтобы бесплатно добраться до столицы... – И это все, что вы знаете об мне?.. Это ложь и выдумки пустомель. Чем сочинять небылицы, шли бы они лучше щупать девок в кустах. Чтобы успокоиться, он допил вино и сказал: – Моя история подходит к концу. В итоге я все таки стал священником, получил приходы сразу в церкви Св. Мартина в Медоне и в церкви Св. Христофора в Ле Мане. Так прожил я два года. Я лечил там больных, поскольку именно это все же являлось моим истинным призванием, и писал пятую книгу о Гаргантюа и Пантагрюэле, не слишком утруждая себя на поприще кюре. Из за этого у меня отобрали приход, обвинив в нерадивости... А вскоре 4 апреля 1553 годя я умер в Париже, в доме как раз за церковью Святого Павла, что неподалеку от Сены. И было мне 59 лет от роду... Теперь вы знаете об мне все, за исключением тех женщин, которых я любил, и тайн, о которых я все таки поведал в моей книге, более серьезной, чем думаете о ней вы и эти безмозглые ослы из Сорбонны. Но надеюсь, что в один прекрасный день читатель неожиданно для себя самого поймет все то, о чем я хотел сказать в ней. Он встал, давая понять, что разговор закончен. Я возвратился в Париж весьма озадаченный. И прежде, чем поведать вам о метре Франсуа, мне захотелось полистать книги о его жизни... Создатель Панурга не солгал мне... Вопреки существующе¬му о нем мнению, он никогда не был шутом и не терпел вульгарщины. Он был дотошным ученым, одним из самых больших эрудитов и медицинских светил своего времени.
СТРАННЫЕ МЕТОДЫ РАБОТЫ ЗОЛЯ
Если бы г ну Мориаку (Франсуа для особ из благотвори¬тельного общества) пришла в голову мысль написать роман о куртизанке –естественно, терзающейся мыслью о своем гре-хе,– и никто из членов семьи не смог, как обычно, послужить ему прообразом, он сделал бы его героиней такую великую актрису, что многие читатели были бы поражены его беззастен¬чивостью. Если бы г н Мориак (месье Франсуа для неприступных дам) поместил свою куртизанку в обстановку, настолько детально выписанную, что посвященные смогли бы узнать в ней квартиру одного из министров, то читатели, конечно же, сочли бы, что это чересчур. И, наконец, если бы г н Мориак (Святой Франсуа для патронесс), описывая роскошный и несколько легкомысленный ужин, заставил своих героев есть те же блюда, что были на последнем обеде у монсеньера архиепископа, не один читатель был бы глубоко разочарован. Между тем г н Мориак (красавчик Франсуа для девиц из Себасто) лишь последовал бы примеру Золя... У последнего, в сущности, не было ни глубокого знания человеческих душ, ни воображения, и, чтобы писать свои романы, он был вынужден скрупулезно фиксировать все, что видел у людей, несколько неосторожно пригласивших его в свой дом. |
