|
У этой компании не было корпоративного аккаунта в Твиттере. И блога у них тоже не было, и, если ввести в Гугл запрос «частные расследования бостон», контекстная реклама тоже не указала бы их адрес. Вы не нашли бы их контактную информацию ни в «Желтых страницах», ни на задней обложке журнала «Безопасность и вы», и они не крутили свою рекламу в два часа ночи, между роликами тренажера Thighmaster 6000 и секса по телефону. Большинство людей в этом городе вообще не подозревали об их существовании. И каждый квартал каждого года их бюджет на рекламу составлял одну и ту же сумму – 0 долларов.
И они работали в этой сфере уже 170 лет. Их офисы занимали половину всего двадцать восьмого этажа небоскреба Ту Интернешнл. Выходившие на восток окна глядели на пристань. Выходившие на север – на город. На окнах не было ни штор, ни жалюзи. Все двери и стенки в офисах были изготовлены из матового стекла. Иногда, в самый разгар летней жары, от одного их вида хотелось одеться потеплее. Надпись на стеклянной входной двери была меньше чем дверная ручка:
Дюхамел‑Стэндифорд Округ Саффолк, Массачусетс С 1840 г.
Я позвонил в дверь. Войдя внутрь, я оказался в просторной приемной с белоснежными, ледяного оттенка стенами. Единственным украшением интерьера служили развешанные на стенках квадраты и прямоугольники матового стекла – каждый не больше фута шириной. Торчать в этой комнате и не заподозрить, что за тобой наблюдают, было просто невозможно. За единственным в комнате столом сидел человек, переживший всех, кто еще мог бы помнить те времена, когда его в этой комнате не было. Его звали Бертран Уилбрахам. Возраст его не поддавался определению – то ли побитые жизнью пятьдесят пять, то ли бойкие восемьдесят. Кожа его цветом напоминала хозяйственное мыло – вроде того, какое мой отец держал у рукомойника в подвале, а из всей растительности на голове у него имелись только очень тонкие и очень черные брови. Даже щетины у него я никогда не видел. Все работающие на «Дюхамел‑Стэндифорд» мужчины обязаны были носить костюм и галстук – цвет и покрой оставались на усмотрение сотрудника, однако на пастельные оттенки и цветочные узоры тут косились с неодобрением. Рубашка обязана была быть белой. Без вариантов – только белая, никаких полосок, сколь бы тонкими они ни были. Бертран Уилбрахам, однако, всегда носил рубашку светло‑серого цвета. Костюмы и пиджаки его менялись, хотя и заметить это было непросто, с темно‑серых на черные или на темно‑синие, но серая, нарушающая протокол рубашка оставалась неизменной, как бы намекая – вот такая унылая у нас революция. Мистер Уилбрахам не особенно меня жаловал, но я утешался тем, что знал – ему вообще никто не нравится. Тем утром, едва впустив меня, он поднял с безупречно чистого своего стола крохотную розовую бумажку. – Мистер Дент требует, чтобы вы явились к нему в кабинет, как только прибудете. – Ну, вот я и прибыл. – Тогда вы знаете, что делать. Мистер Уилбрахам разжал пальцы, и розовый листок медленно опустился в корзину для мусора. Он нажал кнопку, открылась другая пара дверей, ведущая в офисы. Я направился по коридору, устланному светло‑серым ковром, в кабинет, выделенный таким же, как я, внештатным сотрудникам компании. Этим утром он пустовал, а значит, я с чистой совестью мог расположиться там с максимальным комфортом. Войдя, я позволил себе немного помечтать – представил, что к концу дня этот офис станет постоянным местом моей работы. Выкинув эту мысль из головы, я бросил на стол свои сумки. В спортивной сумке – фотоаппарат и прочее оборудование, которое я использовал, когда следил за Брэндоном Трескоттом. В чехле для ноутбука – собственно ноутбук плюс фотография моей дочери. |
