Юрг схватился за голову:

– Что я слышу: чтобы наш сын боялся морского ветра?.. Сэнни, что на тебя нашло?

– У меня что‑то непразднично на душе…

– Слушай, а ты не боишься, что царственные бабуля и дедуля будут оскорблены таким отказом?

– Вот поэтому я и прошу тебя слетать туда, пусть на этот раз и без меня. И Фирюзу захватите.

Раздался радостный визг – маленькая плутовка никогда не упускала случая подслушать разговор взрослых.

– А мы тут наберем тебе перышек, – улыбнулась ей мона Сэниа, хотя улыбка эта не была наполнена теплотой.

– Это на ветру‑то? – хмыкнул разобиженный супруг.

Так и расстались – нельзя сказать, чтобы довольные друг другом. Но ей была невыносима мысль о том, что они с сыном снова окажутся под перекрестными вспышками беглых взглядов всего королевского семейства. До сих пор ей казалось, что она равнодушна к посторонним взорам; но, на сей раз, они были до такой степени непонятны, что становились просто оскорбительными.

Зато через пару часов возвращение представительной делегации было самым восторженным.

– Сыты, пьяны, и носы в табаке! – крикнул Юрг, спуская с плеча Фирюзу, с ног до головы разукрашенную причудливой росписью – похоже, над нею трудилась не только Ардиень, но и старшие сестры‑царевны.

Малышка крутилась, слизывая с ручонок сладкую цветочную пыльцу, на практике постигая, что локоток не только не укусишь, но и не оближешь.

– Нет, честное слово, Сэнни, совершенно напрасно ты капризничала! – Юрг прямо‑таки пузырился радужными впечатлениями. – Пир был действительно на весь островной мир, по всему берегу настелены новенькие циновки, а на них чего только нет! Никогда не думал, что эти острова так богаты. А сам Алэл… В последнее время я его уж совсем за старую перечницу держал, а тут он так разошелся – ему бы иллюзионистом работать. К тому же, оказывается, сегодня – День Живой Плоти… Впрочем, у него каждый день – какой‑нибудь особенный. Так вот, с любым из нас он мог сотворить все, что угодно…

– Кому – угодно? – быстро спросила принцесса.

– Ну… всем. Чтоб весело было. Как в настоящем шапито.

– И что же он сделал с тобой?

– Усы отрастил. Синющие! Потом, правда, изничтожил, чтоб тебя не напугать. Хорошо еще, что не бороду, а то ходил бы я, как наш легендарный герцог‑душегуб, который не то шесть, не то восемь жен порешил.

– Ну, муж мой, любовь моя, – через силу улыбнулась она, – еще, как ты любишь говорить, не вечер…

Или вот: я мимоходом заметил, что по части рыжести Флейж просто неподражаем, так наш высокородный Хоттабыч – помнишь, я рассказывал? – и бороденку не щипал, и «трах‑тибидох» не бормотал, а глядь – за столом уже два Флейжа, с лица совершенно неразличимы, будто два апельсина на солнышке, только вот на втором – камзол нашего Кродриха, поелику всякая одежка к живой плоти уже не относится. И знаешь, что мне пришло на ум? Он ведь и собственных внучат мог очень даже просто изменить. Ты не приглядывалась к старшему? Ну, ведь вылитый новорожденный Ю‑юшка! Недаром старый хрыч все на нашего сынулю поглядывал и вздыхал завистливо.

– А как же этот… Шамшиенин малыш? Он же весь в папашу… – растерянно пробормотала Сэнни.