Харр. Исхудалый, как‑то посеревший, состарившийся на десяток лет. Под когда‑то роскошным джасперианским плащом – обрывки веревок, какое‑то рубище и… древние боги! Темнокожий младенец, притороченный к его поясу.

Она с трудом выдрала малыша из опутывающих его тряпок и краем глаза успела заметить отчаянное выражение на лице супруга, схватившегося за голову. Еще одно чадо!

Славная дружина, правда, ни за что не хваталась, но глаза у всех четверых были на лбу.

– Ну что вы все, остолбенели? Ких, бадью теплой воды! Дуз, скорее за козьим молоком, одна нога здесь, другая – там! Юрг, приведи в чувство этого… О, локки полосатые, Флейж и Сорк, вы еще на Свахе? – Пришлось на миг представить себе тараканью долину. – Бросайте все и быстро сюда!

Она уже привычно качала младенца, а тот успел поймать ее палец и теперь упоенно его сосал.

– Эрм, ты слышишь меня, Эрм! – Теперь ее голос пронесся по всем закоулкам замка Асмура и окрестным садам, где нес свою почетную службу управляющий всем этим обширным хозяйством Эрромиорг.

«Я слышу тебя, госпожа моя», – тотчас же донесся перелетевший через ничто почтительный отзыв.

– Быстро отыщи в кладовых какой‑нибудь сундук с крепким замком, а еще лучше большой котел с крышкой, и вместе с этим – в Бирюзовый Дол. Не медли.

На лазоревом лугу уже кипела давно не виданная здесь суета; и только сам ее виновник все еще пребывал в полной прострации, уставясь бессмысленными, как у собственного отпрыска, глазами в лучезарное по‑весеннему небо Джаспера. Юрг, пренебрегая малогабаритной посудой, прямо из кувшина осторожно вливал ему в рот собственноручного производства самогон, настоянный Ушинью на заповедных травах, и только по учащающимся глоткам можно было догадаться, что пациент мало‑помалу приходит в себя. Наконец он вскинул исхудалую руку и цепко обхватил горлышко кувшина – рука заметно дрожала, но добрый первач потек щедрой струей и мимо рта, как ни странно, не пролилось ни капли.

Опустевший кувшин глухо брякнул о землю. Юрг на глазок прикинул объем выпитого и облегченно вздохнул: похоже, с бродячим менестрелем все было в порядке. Он перенес свое внимание на голенького младенца, пригревшегося на руках жены, и невольно почесал в затылке. По срокам – как‑никак, а почти год прошел – вроде бы все сходилось, но вот цветом кожи мальчонка был не совсем в предполагаемого отца: гораздо светлее, чем все тихриане, но заметно темнее Юхани, он больше всего походил на молочную шоколадку.

Недоумение вызывали и слипшиеся черные волосенки, упрямым треугольничком спускающиеся на лобик до самого переносья – это придавало малышу сходство с каким‑то лукавым обезьянышем. И с кем это путался неугомонный бродяга в своих экзотических странствиях?

А может, это вовсе и не его отпрыск…

На всякий случай Юрг похлопал по черной щеке, приводя менестреля в чувство:

– Эй, Харр, дружище, твой малец, что ли?..

Странствующий рыцарь, не меняя горизонтального положения, повел безразличным взором вбок, на замершую в ожидании ответа принцессу; похоже было, что он никого не узнает. Потянулась тягостная пауза.

– А то, – проговорил он, наконец, с безграничным равнодушием и, ткнувшись носом в захрустевшие колокольчики, захрапел.

– Да он пьян, как свинья! – возмущенно крикнула Сэнни.

Ты же сама распорядилась привести его в норму, – отпарировал Юрг. – И потом, мне кажется, тут виновато не только это пойло: бедняга прошел через что‑то такое, чего его рассудок просто не может вынеси. Отсюда и ступор, как спасение от перспективы свихнуться бесповоротно. А посему для него сейчас лучший эскулап – это время, и я предложил бы не трогать сии бренные останки как минимум до утра.