– Что?.. С кем?…

– Да, в общем‑то, ничего не стряслось, только я волновался. Да и Пы все время за мной по пятам ходит, папашу своего проведать просится. Совсем, говорит, плох дедуля. Я без тебя не рискнул его отпустить, хотя сейчас весь гарнизон вроде бы наготове… Так что, отпустим?

– Придется, – поморщила носик Сэнни. – Он, по‑моему, к своему батюшке возымел какую‑то гипертрофированную тягу. Раньше такого за ним не замечалось. Запоздалая сыновняя нежность?..

– Тебе конечно виднее, но, на мой взгляд – не к нему, а к его судейской должности, которая вот‑вот станет вакантной. Кстати, он снова просит дать ему Фируза, чтобы старый душегуб, отходя в мир иной, в последний раз на такое диво полюбовался. Мы ведь только однажды позволяли ему взять с собой младшенького крэга…

– Ни в коем случае! – вырвалось у принцессы почти непроизвольно.

– Да? Вот и у меня возникли сомнения.

– Равнинные крэги сейчас в бешенстве, не знают, наверное, как и расплатиться с нами за своего вожака. И потом, Фируз ведь еще едва оперившийся птенец…

Юрг, заслышав шелковистый шелест, обернулся.

– Легок на помине! – Действительно, оба их домашних крэга, появившись откуда‑то со стороны моря, эффектно зависли на секунду над кромкой стены, точно два сказочных вертолетика, а затем разом опустились на нее и принялись охорашиваться. – А знаешь, не такой уж он крохотуля – ишь, кур перламутровый, вымахал аж до папенькиных габаритов! Кстати, я тут недавно наблюдал за тем, как они с Ю‑ю забавляются, и мне припомнился твой рассказ о какой‑то провидческой картинке, которую ты наблюдала во дворце этого полоумного тихрианского князя. Припоминаешь?

Мона Сэниа почувствовала настораживающий укол под левым ребрышком.

– Да, там был нарисован наш Ю‑ю, такой смугленький, что кажется арапчонком; в одной рубашонке он карабкается по камням, а перед ним две невиданные на Тихри птицы…

Вот‑вот. Я тогда только успел его вытереть после купания, как тут эти гуси принялись с ним заигрывать; он и вырвался, вверх по камням полез… Сказочная картина, я налюбоваться не мог.

– Когда это было?

– Судя по всему, как раз в то время, когда ты еще прохлаждалась на Свахе. А что?

Призрачное завихрение струй и капель, рождающее так однозначно угадываемые образы…

– В это же самое время и мне в тумане почудилась точно такая же картина. Разве это не волшебство?

– Ну, так я никогда и не сомневался, что в тебе есть что‑то от ведьмы… Ой, пардон, только без рукоприкладства – это я, недотепа, хотел тебе нетривиальный комплимент сделать. Но вернемся к нашим баранам, хотя дражайший Пы больше смахивает на упитанного толедского бычка. Значит, даем ему увольнительную, пока он не сиганул в самоволку?

– Ну, раз его отцу совсем плохо, у нас нет морального права его задерживать. Только нужно еще раз строго‑настрого ему наказать, чтобы держал язык за зубами, особенно – про венценосного покойника. И, между прочим, откуда он про своего папашу узнал?

– Родственный нюх, – отмахнулся Юрг.

Она задумчиво покачала головой: совсем недавно один за другим погибали ее братья, а она даже ничего не почувствовала. Никудышная она ведьма, вот что. Но кроме этого, проскользнула и еще какая‑то настораживающая мысль, только Юрг своей присказкой о баранах спугнул ее, и она исчезла, оставив после себя лишь смутное беспокойство.

– Что‑нибудь еще?.. – всполошился супруг.

Нет‑нет, ничего определенного. Кстати, у нашего тихрианского князя отец тоже на ладан дышит, и если случится с Рахихордом неминуемое – мне непременно надо быть рядом с Лронгом, он ведь больше ни от кого утешения не примет… Сколько лет он трупоносом отслужил, только чтобы его отца в темнице голодом не уморили!

– Ну, слетай, если так; только не сегодня, ладно?

* * *

Но ни через день, ни через два ей выбраться не удалось: нескончаемая суета «этого поросятника» как теперь величал детскую командор, отнимала все силы и время.