Юрг растерянно повел плечами, но Гуен, не очень‑то склонная к умозрительному анализу происходящего, снялась со своего насеста и ринулась следом за ушедшими.

– Слушай, поговорила бы ты со своей протеже, – обратился Юрг к жене, тщетно пытавшейся утихомирить орущего младенца.

– Проте… что?

– Же, вот что. У вас, стало быть, это слово непереводимо? Счастливая цивилизация. Пожалуйста, втолкуй этой бабище, что Ардиень‑свет‑Алэловна – все‑таки королевская дочь, и обзывать ее «рыбонькой»…

– У нас же все ее так втихомолку называют, а Харр, бывало, и прямо в глаза именовал. По‑моему, она считала это просто ласковым обращением и на фамильярность глядела сквозь пальчики, как и подобает истинной аристократке.

– Ты что, мое твое величество, не понимаешь? Этим туземцам инопланетным только волю дай, они тут всех обхамят и на шею сядут. С прислугой надо обращаться адекватно.

– Что‑что? С прислугой? Откуда такие познания, благородный эрл? Не ты ли мне рассказывал, что у вас на Земле…

– Из художественной литературы. Так что расставим точки над i. Я не могу возражать против того, чтобы она некоторое время помогала тебе и Ардиньке кормить и пеленать нашего скандалиста. Но командовать моими людьми, отбирать их личное оружие…

– Ай‑ай‑ай, командор, и что же это у тебя за воины, если простая бабуля может у них оружие отобрать? Личное притом.

– Дразнишься?

– В кои‑то веки повод появился!

– Ну‑ну, отольются кошке мышкины слезки – ты еще с ней наплачешься! – пообещал рассвирепевший супруг.

– Что‑то пока я наблюдаю только скупые мужские слезы… Ну, хорошо. Я с воеводшей поговорю, чтобы она распоряжалась только в детской и на кухне – то есть там, где понадобятся женские руки. Согласен?

– Женские руки! Да во всей Вселенной не найдется больше юбки, об которую обтирались бы еще одни такие лапищи!

– Тс‑с‑с… Они возвращаются.

Обе женщины, так разительно непохожие друг на друга, возникли из воротец, дружелюбно беседуя, как ни в чем не бывало. Командор возвел очи к лазоревым весенним небесам – это ж надо! И на щеках у Паянны уже красовались какие‑то белые загогулинки, вроде японских иероглифов – сметаной ее Ардинька разрисовывала, что ли?

– Негоже мальцу молоком от двурогой скотины пробавляться, – безапелляционно изрекла воеводша, останавливаясь перед принцессой в извечной своей позе – уперев кулаки в бока; – сыти недостает. Вели отослать Арду‑царевну к батюшке, пусть он спроворит к нашему двору молочную рогатиху поудоистее. А не сумеет, так я сама в его стойлах пошустрю.

Юрг тихонечко застонал.

– И вот еще что, – добавила она, принимая от принцессы темнокожего буяна. – Не сказывала ты, как этою молодца неуемного звать‑величать.

– Эзерисом.

Ладно придумано. Светло, солнечно. Эшка, значить. – Похоже, Харров отпрыск стремительно обрастал уменьшительно‑ласкательными именами. – Ну, снесу его в постелю. Ты токмо павам своим вели, – черный перст обратился в сторону Фируза с Кукушонком. – Чтобы громко не мяучили.

Она повернулась и размашисто зашагала по трепещущим колокольчикам, которым вряд ли суждено было выжить там, где ступала ее ножища. Мона Сэниа невольно послала дверному люку мысленный приказ распахнуться пошире.

– Забавно… – задумчиво проговорила мона Сэниа, когда они с Юргом остались наконец одни. – Ты слышал – павы. Стало быть, в наших крэгах она не узнала анделисов.

– Их же никто из тихриан практически не видел: днем они в своих загончиках заповедных дрыхнут, а когда дым сигнальный всем тамошним людям спать велит, то возле мертвецов, как падальщики, собираются.