– У такого чудодея всесильного, каким Кадьян был, заковык не случалось… вестимо, покуда он в образе человечьем пребывал. Ну а когдыть перекидывался он, скажем, в птаху беззащитную – тут другой расклад: и змей‑удав подстеречь мог, и ястреб сверху шваркнуть… Вот такая хреновина, бабьему умишку недоступная. – Прищуренные лисьи глазки зыркнули в сторону Паянны. – Потому и наладил он свой Гротун, что в ем он был как за каменной стеною.

– И все‑таки, – настаивала мона Сэниа, – ты мне не ответил: мог Кадьян, скажем, пропасть в Пятилучье – а возникнуть в ту же секунду здесь? Подумай.

– Чего думать‑то лишку! Нету под солнышком ясным такого зверя или птицы, чтобы в единый миг скакать за версту. Эт‑т и сопляк‑несмышленыш тебе скажет, что шибче молвь‑стрелы никого на свете нету, только и ей на полет хоть малехтихотное времечко, да надобно. Стало быть, княгинюшка белоликая, задачка твоя и Кадьяну не под силу. Словеса это один пустопорожние.

Принцесса и князь разочарованно переглянулись.

– Ну, спасибо тебе за беседу мудрую, старче. Возле шатра мой дружинник на страже стоит, так у него для тебя припасен дар диковинный…

Шамана как ветром сдуло. Паянна одобрительно фыркнула, что относилось к единственно безотказному способу избавления от старого болтуна.

– Ну а теперь с тобой разговор будет, – обернулась к ней принцесса. – И нешуточный.

На широком, как черная сковорода, лице появилось выражение полнейшего равнодушия – впрочем, скорее всего не искреннего.

– Помнишь, ты как‑то пожелала с нашим сыном понянчиться… Могу тебе эту возможность предоставить. Но предупреждаю: на острове моем неспокойно, каждый час беды ждем. Потому нам не только нянька нужна, но и добрый обережник, на которого детей не страшно оставить.

Последнее замечание возымело свое действие.

– А сколь дитяток‑то?

– Трое. Один мой, двое подкидышей. Но растить их как своих буду. Один, ваших кровей, тихрианских, совсем еще кроха, несколько дней как свет белый увидел. Мать неизвестно где, папаша, как зверь бродячий, только в лес смотрит. Может, тебе по твоим годам и трудновато будет, так ты не стесняйся, откажи сразу. Потому как легкой жизни не обещаю.

Вырасти мне мальчонку того, Паяннушка, – вдруг неожиданно вступил в разговор молчаливый князь. – Если отец от него и вправду откажется, я его сыном нареку, наследником своим оглашу.

– Прям щас! – Паянна развернулась к нему, уперев кулаки в крутые бока. – Сам как по жердочке над пучиной ходишь, один у тебя оберег – золото голубое, что тебе только и ведомо, где захороненное. Ежели тебя скинуть, то новому‑то правителю без казны государить – что без порток на трон садиться. А вот ежели сосунка безродного опосля себя княжонком объявишь, так уж точно вас обоих порешат, и золотишко припрятанное не поможет. Помянешь мое слово, да поздно будет. Главно дело – дитё невинное на твою совесть поляжет.

Темное лицо князя, и без того безрадостное, теперь точно окаменело. И мона Сэниа просто задыхалась от невозможности хоть как‑то унять эту боль.

– Зачем ты так, Паянна… – прошептала она невольно. – Может, все это и верно, но не сейчас же!

– Сама знаю. Только не скажешь правду вовремя – потом горюшка вотрое нахлебаешься.

– Оставим это, – решил, как отрезал, Лронг. – Судьба мне бобылем бездетным век вековать.