– Трусишь, значит.

– Кто, я? Хо!

– Не «хо», а хотя бы пальцем покажи, в какую сторону мне идти.

– Да вон двойные утесы, точно ворота, меж ними стежка протоптана, а как минуешь их, держи лунный свет в правом глазу. До заброшенной купины доберешься, ее Вялью Колодезной почему‑то кличут, оттуда можно бы путь держать на соляной столб, но ты лучше там под зеленью переднюй.

Меж тем последний участник игры, как видно – победитель, совершал триумфальные прыжки, воздевая точеные руки к беззвездному небосводу, с которого бессильно уползала до смерти усталая лунища – точно толстуха, которой невмоготу таскать собственную тяжесть. Тоненькое многократное посвистывание слышалось понизу, словно крошечные суслики сновали в редкой траве.

Похоже, из мальчишки больше ничего вытянуть не удастся.

– Ну и на том спасибо, – сказала принцесса, легко поднимаясь. – Еще увидимся. Как тебя звать‑то?

– Чичимиану‑рожденный‑чтобы‑хранить‑числа. А тебя?

– Сэнни.

Он принялся чесать в затылке и делал это долго и обстоятельно.

– Слушай, я как‑то не пойму, что ты с таким именем хранить собираешься?

– Себя, любимую. Ну, я пошла.

– А разве… – Взрыв глухой барабанной дроби весьма вовремя предотвратил все последующие вопросы. – Ну вот, только разговорились, как уже с молитвой да на урок…

Все поспешно подымались с земли и, бормоча себе под нос дружное, но нечленораздельное «бу‑бу‑бу, бу‑бу‑бу…» нехотя тянулись в глубину мерцающей зеленоватым светом купины, раздвигая скрежещущую листву – теперь стало ясно, для чего их руки были так старательно оплетены надежными ремешками. И еще принцесса заметила, что же делало их движения такими свободными: если почтенные матроны, которых она видела в прошлый раз, были одеты в тканые одежды, то все юноши носили не набедренные повязки, как ей поначалу показалось, а что‑то вроде коротких юбок, связанных из эластичных стеблей или волокон. Надо будет это учесть, чтобы в следующий раз не надеть сюда чего‑нибудь вязаного…

Так значит, это появление здесь – не последнее?

Она только пожала плечами – да что это с се внутренним голосом, дрожит, как овечий хвост. Не иначе как от здешней жары. А направление следующего полета – это привилегия исключительно ее королевской воли.

Между тем и последний из юных невейцев исчез. А свистящий шорох за спиной усилился – да что это, осмелевшие здешние крысы? Она резко обернулась, и глаз уловил какое‑то вертикальное движение над потемневшей землей. Определенно не живое. Она наклонилась и, наконец, поняла: растущая ровными рядами трава втягивалась в ноздреватую почву, точно тысячи подземных змей прятали свои жала, которыми они пили ночную прохладу. Ну, еще с одной загадкой она разобралась.

Смотри, скоро рассветет…

Тогда – в торопливый полет.

Двойные утесы и едва различимая тропа меж ними, убегающая в залитую немилосердным, прямо‑таки металлическим сиянием даль. Наверх, на один из них – осмотреться.

С прохладной башенной высоты половинка луны была еще видна – чуть пожелтевшая, точно увядающая, злобно косящая на сочное апельсиновое зарево рассвета. Отсюда хорошо просматривалась и бесформенная шапка заброшенного подлесья, и опаловое мерцание соляного столба – неужели действительно соль? Любопытно бы попробовать, но некогда.