Обеим было
досадно, что они не могли взять к себе Мари - она пожелала остаться с Пьером
и отцом; впрочем, они без труда общались через низенькую перегородку купе.
Да и весь вагон - все пять купе по десяти мест в каждом - представлял собою
как бы единую движущуюся залу, которую можно было сразу охватить взглядом.
Это была настоящая больничная палата; между голыми желтыми деревянными
перегородками, под выкрашенным белой краской потолком, царил беспорядок, как
в наскоро устроенном походном госпитале: из-под скамеек торчали тазы,
метелки, губки. Вещей в багаж не принимали, поэтому всюду громоздились узлы,
чемоданы, деревянные баулы, шляпные картонки, дорожные мешки - жалкий скарб,
перевязанный веревками; на медных крюках висели, покачиваясь, пакеты,
корзины, одежда. Тяжелобольные лежали среди этой ветоши на узких тюфяках,
занимая по нескольку мест каждый, - громыхание колес мчавшегося поезда
укачивало их; те же, кто мог, сидели мертвенно-бледные, прислонившись к
перегородкам, подложив под голову подушку. По правилам полагалось, чтобы в
каждом купе присутствовала дама-попечительница. Вторая сестра Общины
успения, Клер Дезанж, находилась на другом конце вагона. Здоровые паломники
уже вставали, и некоторые даже принялись за еду и питье. Одно из купе
занимали десять женщин, - они сидели, тесно прижавшись друг к другу, -
молодые и старые, все одинаково безобразные и жалкие. Окон нельзя было
открывать из-за чахоточных больных; в вагоне стояла духота; казалось, с
каждым толчком мчавшегося на всех парах поезда зловоние становилось все
более нестерпимым.
В Жювизи прочли, перебирая четки, молитву. А когда в шесть часов вихрем
промчались мимо станции Бретиньи, сестра Гиацинта поднялась с места. Она
руководила чтением молитв, и большинство паломников следило за их
чередованием по маленькой книжке в синей обложке.
- Angelus, дети мои, - проговорила сестра Гиацинта с обычной своей
улыбкой, исполненной материнского добродушия, которому девичья юность
придавала особое очарование и нежность.
Затем прочли "Ave". Когда чтение молитв окончилось, Пьер и Мари
обратили внимание на двух женщин, сидевших с краю в их купе. Одна из них,
та, что поместилась в ногах у Мари, на вид мещанка, в темном платье, была
преждевременно увядшей, худенькой блондинкой, лет тридцати с лишним, с
выцветшими волосами и продолговатым страдальческим лицом, на котором лежала
печать беспомощности и бесконечной тоски; она старалась занимать как можно
меньше места и не привлекать к себе внимания. Напротив нее, на скамейке
Пьера, сидела другая женщина одних лет с первой, по-видимому мастерица, в
черном чепце, с измученным нуждою и тревогой лицом; на коленях она держала
девочку лет семи, такую бледненькую и крошечную, что ей едва можно было дать
четыре года. |