— Гром и Марс, — сказал Уэбб, — да мы, как видно, попадаем в горячую переделку.

Я сказал, что вещи, несомненно, начинают принимать весьма серьезный оборот.

— Готовится отчаянное предприятие, это ясно, как день; назначается для него сегодняшняя ночь, это тоже ясно. Точное свойство предприятия, т. е. я подразумеваю способ его ведения, скрыть от нас этими непонятными эфами и эмами. Но конечная цель всего этого, мне кажется, захват и плен поста. Теперь мы должны действовать быстро и решительно. Я думаю, что мы ничего не выиграем, продолжая свою тайную политику с Уиклоу. Мы должны также, как можно скор узнать, где находится 166, чтобы иметь возможность накрыть там шайку в 2 часа пополуночи. Самый быстрый способ узнать это — добыть силою признание у этого мальчика. Но прежде всего, прежде, чем совершить решительный шаг, я должен изложить факты военному департаменту и просить полномочия.

Приготовили шифрованную депешу. Я прочел ее, одобрил и отправил. Затем мы окончили обсуждение вышеприведенного письма и распечатали то, которое было взято у хромого джентльмена. В конверте ровно ничего не было, кроме совершенно чистого листа почтовой бумаги. Это был большой удар для наших горячих, ревностных ожиданий. Мы почувствовали себя такими же бледными, как бумага, и вдвое глупее; но это продолжалось лишь с минуту, потому что мы сейчас же подумали о „симпатических чернилах“. Мы подняли бумагу к огню и ждали, пока выступят буквы под влиянием теплоты, но на бумаге ничего не появилось, кроме слабых черточек, ничего, нам не говоривших. Тогда мы послали за доктором и предложили ему испробовать все известные ему способы до тех пор, пока не нападет на настоящий, и принести мне содержание письма, как только ему удастся вызвать его на поверхность. Это была довольно скучная проволочка и мы, понятно, сердились страшно, так как вполне надеялись узнать из этого письма важнейшую тайну заговора.

В это время явился сержант Рэйбурн и вытащил из кармана скрученную веревку около фута длиной с тремя узлами на ней.

— Я вытащил это из ружья на ватер-фронте,- сказал он, — я вытащил патроны из всех ружей, посмотрел тщательнейшим образом. Эта веревка — единственная вещь, которую я нашел.

Итак, этот кусок веревки был знаком Уиклону, что „приказание начальника достигли назначения“. Я приказал, чтобы все часовые, стоявшие близ этого ружья, были отведены под арест, каждый в отдельности без разрешение сообщаться между собой, без моего личного позволение и приказания.

От секретаря военного департамента пришла следующая телеграмма:

„Приостановить habeas corpus. Поставить город на военное положение. Произвести необходимые аресты. Действовать быстро и решительно. Доносить департаментам“.

Теперь мы имели возможность приступить к делу. Я приказал без шума арестовать хромого джентльмена и привести его в крепость. Я посадил его под стражу и запретил сообщаться с ним. Он сначала возмущался, но скоро покорился.

Затем пришло известие, что видели, как Уиклоу передавал что-то одному из наших новых рекрут, и что как только он отвернулся от них, они были схвачены и отведены под арест. На каждом был найден небольшой клочок бумаги с следующею надписью карандашам:

Орел Третий этаж.

Помни ХХХХ.

Согласно инструкциям, я телеграфировал шифром в департамент о сделанном прогрессе и описал записку. По видимому, мы теперь были в достаточно сильном положении, чтобы рискнуть обличить Уиклоу. Я послать за ним. Послал также за письмом к доктору и получил его обратно с донесением, что ни один способ не удался, но что он попробует еще один, когда я возвращу ему письмо.

Вошел Уиклоу. У него был несколько тревожный, беспокойный взгляд, но сам он держал себя свободно и спокойно, и если подозревал что-нибудь, то этого нельзя было узнать по его виду.