Я чувствую, как он поворачивает голову рядом со мной и смотрит на часы, и я подражаюсь его действиям. Сейчас только 6:40, а мне не нужно начинать обход до 9:00. Сон – драгоценный товар. Почему, мозг, почему?

Он проводит рукой по своим волосам.

– Конечно, ты устала. Возвращайся в постель.

Когда он говорит это, я знаю, что на самом деле он имеет в виду 'Ложись' и давай займемся сексом, пока Фибс не проснулась.

Проблема в том, что я не могу рисковать, что делать это с ним сейчас будет казаться неправильным.

Чертов Эллиот.

Мне просто нужно отвлечься от него на пару дней, вот и все.

Тогда: Четверг, 20 декабря

Пятнадцать лет назад

Я никогда раньше не проводила Рождество вдали от дома, но в начале декабря того первого года, когда мы жили в хижине, папа сказал, что у нас будет приключение. Для некоторых родителей это могло означать поездку в Париж или круиз в экзотическое место. Для моего отца это означало старомодный праздник в нашем новом доме, зажигание датской календерли – рождественской свечи – и рождественский ужин с жареной уткой, капустой, свеклой и картофелем.

Мы приехали около обеда двадцатого числа, наша машина ломилась от пакетов и только что купленных украшений, за нами следовал человек из города с золотым зубом, деревянной ногой и прицепом со свежесрубленной елкой.

Я смотрела, как они возились с мамонтовой елкой, недолго думая, пролезет ли она вообще в нашу парадную дверь. На улице было холодно, и я шаркала ногами по земле, чтобы согреться. Не думая, я оглянулась через плечо на дом Петропулосов.

Окна светились, некоторые из них запотевали от конденсата. Из кривой трубы поднималась ровная струйка дыма, извиваясь, как лента, и исчезая в черноте.

С октября мы были в домике три раза, и во время каждого визита Эллиот подходил к двери, стучал, и папа пускал его наверх. Мы ложились на пол в моей кладовке – ее медленно превращали в крошечную библиотеку – и читали часами.

Но мне еще предстояло побывать в его доме. Я пыталась угадать, какая комната принадлежит ему, представить, чем он может заниматься. Мне было интересно, как они встречают Рождество в доме, где есть папа и мама, четверо детей и собака, которая больше похожа на лошадь, чем на собаку. Наверняка там пахло печеньем и свежесрубленной хвоей. Я решила, что, наверное, трудно найти какое – нибудь тихое место, чтобы почитать.

Мы пробыли там едва ли час, когда раздался звонок в старую дверь. Открыв ее, я обнаружила Эллиота и мисс Дину, которые держали в руках бумажную тарелку, нагруженную чем – то тяжелым и покрытым фольгой.

– Мы принесли вам печенье, – сказал Эллиот, сдвигая очки на переносицу. Его рот был недавно закрыт брекетами. Его лицо было покрыто металлической сетью головного убора.

Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, а он смотрел на меня, и щеки его розовели. – Сосредоточься на печенье, Мейси.

– У нас гости, min lille blomst (прим. переводчика: с датского – «мой маленький цветочек»)? – спросил папа из кухни. В его голосе я услышала легкое неодобрение; невысказанное: – Может, мальчик подождет до завтра?

– Я не останусь, Дункан, – позвала мисс Дина. – Я просто отнесла печенье, но ты отправь Эллиота домой, когда вы двое будете готовы поесть, хорошо?

– Ужин почти готов, – сказал папа в ответ, его спокойный голос скрывал любую внешнюю реакцию для тех, кто не знал его так хорошо, как я.

Я прошла на кухню и поставила тарелку с печеньем рядом с ним на остров. Мирное предложение.

– Мы будем читать, – сказала я ему. – Хорошо?

Папа посмотрел на меня, потом на печенье и согласился. – Тридцать минут.

Эллиот охотно последовал за мной мимо громоздкой елки и вверх по лестнице.