|
Он был рад, определенно рад, когда все окончилось. У ворот парка она протянула ему руку. – Боюсь, я помешала вашему чтению, – оказала она. – Ничуть, – отозвался, немного покраснев, мистер Люишем. – Не припомню случая, когда беседа доставляла бы мне такое удовольствие… – Я заговорила с вами сама, боюсь, это было… нарушением этикета, но мне, право, так хотелось поблагодарить вас… – Не стоит говорить об этом, – сказал мистер Люишем, в душе потрясенный «этикетом». – До свиданья. Он в нерешительности постоял у сторожки привратника, потом снова вернулся на аллею, чтобы его не видели идущим за ней следом по Вест стрит. И в этот момент, идя в противоположном от нее направлении, он вспомнил, что не одолжил ей книгу, как хотел, и не успел договориться о новой встрече. Ведь она может в любой день покинуть Хортли, дабы возвратиться в свой прекрасный Клэпхем. Он остановился в нерешительности. Бежать ли за ней? Но тут перед его мысленным взором возникло лицо Боновера с его загадочным выражением. Он решил, что попытка догнать ее окажется слишком заметной. И все же… Минуты шли, а он никак не мог решиться. Когда он наконец вернулся домой, миссис Манди уже доедала свой обед. – Все ваши книги, – сказала миссис Манди, которая по матерински опекала его. – Читаете, читаете, и время то некогда приметить. А теперь вам придется есть остывший обед, он и в желудке то у вас не успеет как следует уложиться до ухода в школу. Этак и пищеварение недолго испортить. – Не беспокойтесь о моем пищеварении, миссис Манди, – отозвался мистер Люишем, отрываясь от своих сложных и, по всей вероятности, мрачных размышлений. – Это – мое личное дело. Так резко он прежде никогда не говорил. – Лучше иметь хороший, исправно действующий желудок, чем голову, полную премудростей, – заметила миссис Манди. – А я, как видите, думаю по другому, – отрезал мистер Люишем и снова впал в мрачное молчание. – Скажите, пожалуйста! – пробормотала себе под нос миссис Манди. 5. Нерешительность Мистер Боновер, выждав должное время, заговорил о случившемся только днем, когда Люишем присматривал за игравшими в крикет воспитанниками. Для начала он сделал несколько замечаний о перспективах их школьной команды, и Люишем согласился с ним, что Фробишер первый в нынешнем сезоне как будто подает неплохие, надежды. Последовало молчание, во время которого директор что то мурлыкал себе под нос. – Кстати, – не сводя глаз с играющих, заметил он, словно продолжая беседу, – насколько мне известно, у вас здесь в Хортли знакомых не было? – Да, – ответил Люишем, – совершенно верно. – Уже подружились с кем нибудь? На Люишема вдруг напал кашель, а его уши – о, эти проклятые уши! – запылали. – Да, – ответил он, стараясь овладеть собой. – О да. Да. Подружился. – Наверное, с кем нибудь из местных жителей? – Нет. Не совсем. Теперь у Люишема пылали не только уши, но и щеки. – Я видел вас на аллее, – сказал Боновер, – за беседой с молодой леди. Ее лицо показалось мне знакомым. Кто она? Ответить ли, что она знакомая Фробишеров? А вдруг Боновер с его предательской любезностью расскажет об этом Фробишерам родителям и у нее будут неприятности? – Это, – невнятно начал Люишем, густо краснея от такого насилия над честностью и понижая голос, – это… старая приятельница моей матери. Я познакомился с нею когда то в Солсбери. – Где? – В Солсбери. |
