Мы взяли по стакану холодного сока и сели на ближайшую лавочку у парапета набережной – спинами к морю, потому что солнце над ним уже опустилось так, что било прямо в глаза. Поскольку любоваться водной гладью мы не могли, то развлекали себя тем, что разглядывали гуляющих по набережной.

Петрик очень забавно комментировал их наряды, по большей части приобретенные тут же – ларьки, лавчонки и магазинчики с ситцевыми юбками, льняными платьями, полотняными шортами, майками с надписями-геотегами, соломенными шляпами и панамами, мохнатыми шерстяными кофтами и носками, купальными костюмами, сумками, бусами, сувенирными кружками и прочим страшно необходимым отдыхающим барахлом тянулись вдоль променада, перемежаясь разнообразными точками общепита. Слева от чебуречной, где я назначила встречу Кире, помещалась палатка с пляжными товарами, справа шеренгой стояли безголовые манекены в минималистичных нарядах, связанных крючком.

– Не хочешь прикупить себе такую сетчатую тунику для походов на пляж? – подначил меня Петрик. – Мишель обалдеет.

– Озвереет, – поправила я.

Дарлинг хохотнул и переложил голову с правого плеча на левое.

– А бикини в божьих коровках не хочешь? Смотри, какая прелесть: по здоровенной, с яблоко, коровке на каждой чашечке топа и еще одна впереди на трусиках!

– А сзади что, ни одной коровушки? – Я притворилась разочарованной.

– Сейчас посмотрю. – Петрик не поленился подняться, подошел к палатке, развернул упомянутое бикини к продавцу передом, к себе задом и стал рассматривать его с тыла.

Потом он заинтересовался чем-то другим, внедрился в палатку и скрылся с моих глаз. Какое-то время я терпеливо ожидала его возвращения, потом поняла, что впечатлительный дружище подпал под сокрушительное обаяние китчевого шмотья, и пошла вызволять его из плена.

Петрик, стоя посреди полутемной пещеры, полной сомнительных сокровищ, восторженно созерцал розовые ласты – в точности такие же, какими недавно совершенно бесплатно обзавелся под ежевичным кустом.

Продавщица, худая загорелая тетка с отчетливо полосатыми от небрежного мелирования волосами, восторженно созерцала самого Петрика. Потом она не выдержала наплыва бурных чувств и пожелала разделить их с товаркой, призвав ту тычком в брезентовую стенку и криком:

– Анька, ты глянь-ка, кто у меня тут!

Брезент рывками пополз в сторону, показав толстощекую румяную физиономию с широкими татуированными бровями. Фоном за ней призрачно светлели наслоения нежных нарядов из прошвы и кружев.

– Шикардос! – хриплым басом сказала щекастая и бровастая Анька, пристально глянув на Петрика и дерзко пыхнув электронной сигаретой.

– Ага, – согласилась ее товарка, очень довольная. – И что он спрашивает, ты слышала? Розовые ласты сорок первого размера, прикинь!

– Да ладно? – Татуированные брови взметнулись черными крыльями. – Смотри-ка, Танька, то пусто, то густо. Эй, кудрявый, ты откуда взялся? Вас там еще много таких?

– Каких – таких? – закокетничал Петрик, польщенный вниманием.

Комплименты своей красоте и прелести он весьма охотно принимает и от дам.

– Красавчиков с ножкой как у Золушки. – Анька прокатилась алчным взглядом по Петрику с головы до ног и шумно сглотнула.

– Такие ласты сорок первого номера у меня всего одни были, они с прошлого лета висели, бабам размер не подходил, мужикам цвет, – объяснила Танька – хозяйка пляжных товаров. – Я уж думала хоть в распродажу их сбыть, у меня там на входе коробка стоит, «все по сто рублей», и тут вдруг явился настоящий Аполлон и купил их!

– Уж так прям и Аполлон? – Дарлингу не понравилось, что такой роскошный комплимент достался не ему, а кому-то другому.