– Собираешься на пикник? – вкрадчиво поинтересовалась я, потеснив Эмму у холодильника и вовремя поймав полетевшую на пол упаковку сосисок.

– Блин, Люся! – Братец схватился за сердце. – Нельзя же так подкрадываться!

– Там есть блины? – Я по-своему услышала сказанное.

– Там нет блинов, – с сожалением ответил Эмма.

– Но есть сосиски. – Я задумчиво взвесила в руке удачно подхваченную упаковку.

– Сосисок тоже нет, – возразил братец, отнял их у меня и сунул в рюкзак. – И огурцы с помидорами я тоже забираю. И хлеб, и яблоки, и…

– И я умру голодной смертью, – резюмировала я.

– А разве не ты мне рассказывала о великой пользе разгрузочных дней? – Бессердечный мальчишка побросал в рюкзак яблоки и с треском застегнул молнию.

– Когда это было! – возмутилась я. – Ты в одиночку слопал целый торт!

– И я бы с легкостью повторил тот славный подвиг, но торта нет, времени тоже. – Эмма закинул рюкзак на плечо. – Меня ждет Кира, мы с ней проведем этот день в Тихой бухте…

– Опять? – Я с чувством легкой вины сообразила, что накануне вечером забыла поинтересоваться успехами нашего засадного полка.

– А почему нет, там хорошо: красиво, тихо, и никто не мешает приятно общаться.

– То есть Макс пока не появлялся?

– Надеюсь, и не появится, нам и без него совсем неплохо. – Братец нахлобучил бейсболку и взял под козырек: – Товарищ Генералюссимус, разрешите идти?

– Иди, иди! – Я обрадовалась, что наконец-то смогу обшарить холодильник в отсутствие сильного конкурента.

Эмма ушел, чеканя шаг, как кремлевский гвардеец. Дождавшись, пока потрясенные этим выступлением бокалы на подвесном держателе перестанут трястись и звякать, я снова открыла холодильник, углубившись в него и одновременно в размышления о том, чего бы мне откушать.

В дальнем углу на верхней полке обнаружились ванильные сырки, удачно спрятавшиеся за большим пучком петрушки. Я радостно накинулась на них: вот и завтрак! Посыпав творожок изюмом и полив его медом, я залила кипятком пакетик чая и с кружкой и миской переместилась за стол.

Но стоило подумать, что жизнь налаживается, как светлый миг маленькой радости омрачила большая тень.

– Люся, у тебя совесть есть? Или хотя бы чувство долга? – нависнув надо мной, как туча, вопросила Доронина, очень нарядная – в ультрамариновой блузе с матросским воротником и летящей юбке в косую сине-белую полоску.

– Ничего нет! – Я торопливо заработала ложкой, опасаясь, что сейчас у меня и завтрак отнимут.

– Спишь, ешь и в ус не дуешь! А очередное послание президента кто будет писать, Пушкин?!

– Пошему Пушкин? Пешков, – прошамкала я с набитым ртом, не сразу сообразив, о каком президенте речь.

– Пешков – это Горький? Он же умер давно? – Доронина зависла.

Я воспользовалась этим, чтобы доесть творог и допить чаек. Промокнула губы салфеткой и только потом объяснила:

– Не Пешков, а Песков. Пресс-секретарь нашего президента.

– Люся, окстись! Наш президент сейчас стоит перед тобой! – Доронина потыкала пальцем себя в грудь.

– А-а-а! Президент клуба «Дорис»! – Я шлепнула себя ладонью по лбу. – Слушай, я и впрямь забыла про твое еженедельное послание.