Он давно хотел нарушить этот неписаный закон, но не знал, к чему это приведет, что последует. Он поцеловал ее в губы и подумал, что так хотел это сделать, и теперь, делая, думает о каких-то законах. Она трогала его волосы, перебирала их пальцами со смешным маникюром. Он опять поцеловал ее, стараясь думать не о законах, а о трех ступеньках, на которых она делает зигзаг бедрами.
— Может, тебе не стоит стричь волосы. Они у тебя мягкие и не будут стоять, как у ежа. Ты не японец. Ты русский, — она все трогала его волосы.
Он положил обе свои руки ей на бедра и, держа их, двигал ими вправо и влево, под собой. Она чувствовала на лобке его давящий член — он перекатывался вправо-влево. Он хотел задрать ей юбку, но она была слишком узкой. Сам он не вставал, а все сильнее давил на ее лобок. Она громко вздохнула и закинула голову назад. Он увидел ее вену и поцеловал, представляя, что прямо в пульсацию.
— Билл! Билл, ты дома? Ты вернулся? — это был голос женщины. Из-за двери. Не той, через которую они вошли, а двери напротив.
— Да. Я сплю. Спокойной ночи.
— О'кей, дарлинг. Спокойной ночи… Тебе ничего не надо?
— Нет. Пожалуйста, иди спать. — Вильям так и лежал на Славе. Он только приподнял голову, чтобы ответить.
Они услышали мягкие, удаляющиеся шаги, глухо захлопнувшуюся дверь. Потом Слава высвободилась из-под Вильяма и села, откинув с лица волосы. Рукав упал ниже локтя с приподнятой руки.
— Это твоя жена, Билл?
— Нет. Это моя мама. Шш. О, черт! Извини.
— Ничего, Билли. Ты обычно спишь с мамой?.. Отвези меня домой.
— Нет. Нет — я не сплю с мамой и нет — я не отвезу тебя. Я хочу, чтобы ты осталась спать здесь. Я имею в виду… Извини.
Слава встала и, расстегнув молнию на юбке, дав ей упасть на пол, вышла из нее, перешагнув. Она сдернула с себя блузку и бросила на матрас. Но та, как янтарное шампанское, полилась на пол. Вильям откинул покрывало, и девушка, сняв чулки и оставшись будто в черной набедренной полоске, легла, повернувшись на бок, спиной к Вильяму. Он все равно сам отвернулся и расстегнул ремень на брюках. Его член, ему казалось, коснется живота. Он разделся и, прикрываясь рукой, прижимая член к животу, скользнул в постель, накрыв и себя, и ее простыней.
— Спокойной ночи, Билли. Сладких снов, — девушка засмеялась.
Он видел изогнутую линию — от талии к бедру. Дюну. Слава-Маша опять засмеялась, и «дюна» вздрогнула. Вильям сдернул простыню и, обеими руками взяв ее за бедра, за таз, рванул вверх, на себя. Прямо на свой вздрагивающий член. Он тянул ее вверх, чтобы, повернув на живот, приподнять и поставить на колени. Сам он уже обеими ягодицами сидел на пятках, глядя вниз, на свой член, тянущийся к ее темноте между ягодиц. Слава что-то сказала, но он протянул руку к ее лицу и, найдя губы, закрыл ей рот. Она все равно что-то говорила. Уверенная, что за дверью кто-то стоит. И ей хотелось, чтобы ее слышали. И через несколько секунд раздался стук в дверь:
— Билл! Что происходит? Ты не один? Билл!
Вильям пихнул ее лицом вниз, в подушку.
— Мама, уходи. Пожалуйста, уйди, оставь меня в покое!
Женщина все стояла за дверью, что-то говоря. Слава высвободилась от Вильяма и, закутавшись в простыню, превратившись в куколку бабочки, отвернулась. Вильям опять извинялся, и ей даже показалось, что он сказал что-то по-русски.
4
Откуда-то с улицы доносилась музыка шарманки. Видимо, по улице ехал фургон с мороженым — этой музыкой он оповещал жителей, детвору, что есть мороженое, что можно выбежать из дома и, захватив с собой монеты из копилки, закрывающейся на ключик, купить эскимо или сладкую, холодную, 99 процентов артифишиал флэйвор воду и, может быть, увидеть других детей, сказать им что-то, похвастать… Этот фургон с мороженым был происшествием в районах резиденций Лос-Анджелеса. |