— Ладно… деятель, давай. Воще, чего… А, на хуй! — «Офицер» был, похоже, тоже вторично опьяневшим. — А куда мы, Влад?

Славка опять поставила стул у двери за вышедшим Даном.

— Вы у Милоша жили?

— Ну да! Вещи все там… Ой, блядь… Ничего не остается, как напиваться! Ну что за несправедливость? Должен был тип один купить две картинки. Две из одной серии. И вот он купил одну! Мудак. Серию разбил, и денег хватило только, чтобы долги раздать! А жить на что? Мир слеп, делаю я вывод!

— А что же вы сами-то такие цены поддерживаете? Цены должны ведь расти, неровно, медленно, но расти. А куда им еще расти, если уже какие-то чудовищные миллионы стоят «Подсолнухи», тот же Матисс… Все останавливаются, никто не покупает…

— Да это же не художники назначают цены. Эти двое вообще помершие уже. Это же мафия галерейная, все эти диллер-виллер. Поганая критика! Искусствоведы, бля, моей жопы!

Славка встала и открыла дверь в Раечкину спальню. Она легла поверх одеяла на постель. Ей был виден теперь только «офицер».

— Я часто вспоминаю армию, службу армейскую. Хуёво там было — жуть. Но и здорово. Вот когда стоял в карауле — ощущение чистейшей головы из-за отсутствия ответственности. Легкость — невероятная. Всё по хую. Глаза пустые, как у барана, все делаешь автоматом, ни о чем не заботишься. Но не ощущаешь себя беспомощным. Скорее того, кто приказания отдает. Какой-то мудак носится, кричит, суетится… Аты сам, как в медитации, можешь отдаться пространству, космосу и себе в нем…

— У нас в советской армии устраивали погань всякую. Никогда не забуду, как мне, салаге, те, кто по два года уже служили, между пальцами ног засунули бумагу и подожгли. Пока спал. Знаешь, как называется? Велосипед, блядь! Потому что начинаешь вращать ногами, как умалишенный… А на стрельбу нас повели… Хуй этот, старшина, положил всех в грязь на два часа. Дождь, зараза, холод, морда прямо в грязюке и ни черта не сделаешь. Тренировка на выносливость, а?

— Любая армия поганая. Это, собственно, отражение гражданской действительности и человеческих отношений. Только под лупой, как и в тюряге. Всё в сотню раз увеличено. И без нюансов. Черно-белое. Когда я в университет поступил, нам старшекурсники устраивали черную жизнь. Собственно, как вот старики салагам в армии. А когда на новую работу устраиваешься, приходишь в новое учреждение — разве не смотрят на тебя, как на чужака, не проверяют разве, не… воще… В армии всё грубее просто, а так то же самое.

— А на войне тогда как? — крикнула Славка.

— На войне совсем другое дело. Там все ходят под богом, то бишь под пулей. И все подчиняется какой-то морали. Я тут смотрел «Рембо». Самый первый фильм. И он там как раз и говорит, когда уже все взорвал, поджег и поубивал, что на войне все было согласно Кодексу Чести. А он вернулся в гражданскую жизнь, и в ней все согласно…

— Кодексу Рынка, старик! Купля-продажа. Выгода-потеря. И это распространяется на все, на человеческие отношения тоже. Я иду на встречу с галерейщиком, человеком искусства, да? Знаток живописи и даже специалист по сюрреалистам. Но он в первую очередь не об искусстве думает, глядя на мои работы, а о том, кто это купит?! Есть ли на то, что я делаю, спрос на рынке! Я, бля, понимаю, там какие-то кастрюли, свинину или телевизоры. Но на искусство!

— Влад, но так всегда было! Тот же Ван Гог никому не нужен был. А Матисса только русские покупали.

— Да ни хуя, не то же самое.