А голос у него был зычный, и поскольку сидел он прямо позади Люськи с Мишей, их то и дело оглушал его рев.
— Лада!.. — вопрошал он с непередаваемой авторской интонацией. — А памятник обтачивался после отливки или нет?
Через минуту снова:
— Лада!.. А сколько мостов в Волгограде?
— Лада!.. А у вас в Волге еще остались осетры?
— Лада!.. — и так далее, так далее, так далее. Бедная Лада вздрагивала от каждого его оклика и втягивала голову в плечи, опасаясь очередного каверзного вопроса. Весь автобус хохотал, а дядечка не замечал ничего, поглощенный собственным интеллектуальным развитием. Это его «Лада!..» звучало у Люськи в ушах как наяву еще несколько дней.
Они посетили дом-музей Павлова, поглазели на разрушенную мельницу, затем посмотрели документальное кино о войне…
Поэт Павлик, которому были откровенно скучны все эти исторические места и пафосные вздохи, улизнул от группы еще в самом начале экскурсий, поймал такси и принялся кататься по городу. Впрочем, слух о нем уже прошел по всей Руси великой. В туалете музея Люська разговорилась с местной девушкой, и та мечтательно поведала ей, что познакомилась сегодня с «та-а-а-аким парнем»!..
— Да он же ваш, московский, — добавила она, — тоже из «Поезда памяти»… Правда, он сказал, что он гомосексуалист — вот досада! А так непохоже…
Люська буквально загнулась в припадке истерического смеха. Ай да Павлик, ай да сукин сын, подумала она…
Вернувшись вечером к своей компании, поэт поведал, что успешно торговал нынче на местном рынке женскими трусами (откуда он взял эти трусы, история умалчивает), а на вырученные деньги купил волгоградские огурцы («Роскошные были огурцы!..») с водкой.
— Господи, это чудо в перьях, по-моему, уже знает весь Волгоград, — поделилась Люська своими соображениями с Мишей, когда пересказывала ему сцену в туалете.
— Наш пострел везде поспел, — прокомментировал Миша, впрочем, довольно рассеянно. Взгляд его был прикован к мобильному телефону — на экране значился пропущенный вызов.
— Что случилось? — поинтересовалась она, глядя на его встревоженное лицо.
Миша так же задумчиво отозвался:
— Это мой домашний номер…
Сначала Люська хотела было просто пожать плечами — мол, что тут особенного, но затем, увидев посерьезневшее лицо фотографа, забеспокоилась.
— В чем дело? Тебе что, никто не может звонить с домашнего? — она постеснялась спросить прямо, один ли он живет, но из его ответа сразу стало бы ясно.
— То-то и оно, что звонить не должны… Только в чрезвычайных ситуациях… Извини, мне надо перезвонить, — он торопливо отошел в сторонку и принялся тыкать в кнопки своего мобильника.
«Скажите, пожалуйста, какой скрытный, — беззлобно подумала Люська, — как мои разговоры подслушивать — так он первый, а как сам посекретничать — так за километр отходит…»
Миша вернулся назад в некотором смятении. Она не стала лезть в душу с расспросами, что происходит, хотя ей, признаться, было немного любопытно.
После ужина все в той же гостинице «Турист» для студентов и ветеранов устроили какую-то развлекательную программу. Люську, да и остальных журналистов, конкурсы и викторины на тему Сталинградской битвы не очень заинтересовали. До поезда оставалось около двух часов свободного времени, поэтому Люська с Мишей украдкой отделились от своей компании и отправились гулять по этажам в поисках какого-нибудь бара. В ресторане, в силу присутствия несовершеннолетних из Москвы, спиртное нынешним вечером не предлагалось. |