— Да и твою тоже. — Мастерс крепко-крепко обнял ее, страстно поцеловал… И длился этот поцелуй до тех пор, пока, сладко вздохнув, Ифигиния не начала слабеть в его объятиях.

 — Я люблю тебя, Маркус, — прошептала она ему в шею. Она не была уверена, что он услышал ее, но, подняв голову, увидела, что глаза Маркуса сияют светом древнего янтаря.

 — Я заеду за тобой завтра в три. Надеюсь, ты будешь готова.

 Она улыбнулась:

 — Мне надеть белое?

 — Можешь надеть что угодно. — Мастерс неохотно отошел от нее, взял со стола шляпу. — Или вообще ничего. Спокойной ночи, Ифигиния. Не дождусь завтрашней ночи. Можешь себе представить, мы впервые займемся любовью в постели!

 — Как бы у вас опять не случился приступ, милорд.

 На следующее утро за завтраком Амелия объявила:

 — В пять Адам вернется, и мы поедем кататься в парк. Как ты думаешь, Ифигиния, что мне надеть?

 Ифигиния, нахмурившись, читала колонку сплетен в утренней газете. Статья, на которой она остановилась, пестрела знакомыми «миссис Б.»и не менее знакомыми «лорд М.». Новости о предстоящем венчании были поданы весьма лукаво:

 «Сегодня утром весь свет взбудоражен известием о том, что лорд М. решил нарушить свое самое знаменитое правило…»

 — Что ты говоришь, Амелия?

 — Я спросила, не поможешь ли ты мне подобрать что-нибудь подходящее для поездки в парк.

 Ифигиния подняла голову от газеты и заметила надежду и ожидание в глазах кузины. Улыбнувшись, она сказала:

 — У нас с тобой практически один размер. Можешь надеть мое шафранно-желтое платье и бледно-желтую накидку к нему. Этот цвет очень пойдет тебе.

 Амелия округлила глаза:

 — Но ты сама еще ни разу не надевала ни желтого платья, ни накидки.

 — Прими их с моим благословением. — Ифигиния отложила газету в сторону.

 — Спасибо…

 — Не за что. Нам обоим нужно как можно скорее проехаться по магазинам. Тебе необходимы яркие платья, а я смертельно устала от белого.

 — Но этот цвет очень идет тебе.

 — Благодарю за комплимент, но белоснежные наряды слишком быстро надоедают. Ума не приложу, почему в эпоху античности им отдавали предпочтение. — Ифигиния помолчала. — Ты выглядишь ужасно счастливой, Амелия.

 — Я и в самом деле счастлива. — Она робко улыбнулась, как будто и сама удивилась этому. — Знаешь, я долгие годы не чувствовала себя такой… такой свободной! Подумать только, я всегда ужасно боялась снова встретиться с Додгсоном… А когда это все-таки произошло, то испытала только отвращение и брезгливость.

 — Вот и правильно. Было очень приятно увидеть лицо этого негодяя, когда он понял, что ты вправе запретить ему вступить в инвестиционный фонд.

 — Как ты думаешь, не грех, что я испытываю такое удовлетворение от своей мести?

 — Не будь глупенькой. Ты требовала возмездия и справедливости — и вполне заслужила чувство удовлетворения.

 — Адам говорит, что Додгсон, вероятно, уже не сможет поправить своего финансового положения, — заметила Амелия. — Видимо, ему теперь не выкарабкаться.

 — Вот уж кому не собираюсь сочувствовать. И довольно об этом!.. Не могу передать тебе, как я счастлива видеть, что ты любишь мистера Мэнваринга. Он-то влюбился в тебя по уши с первого взгляда, поверь.