— Не пьет — значит, подозрительный тип, — опередил Максимов. — Чтобы нормальные люди да не пили — не смешите мои тапочки. Шпион, наверное. А ты молодец, Павел Викторович, избавил товарища от преждевременной пенсии по инвалидности. Премного благодарен, с меня причитается.

— А с тобой вообще не разговаривают, — проворчал Микульчин.

— Врет он — и ежу понятно, — сообщил Болдин. — Что в голову пришло, то и чешет. Не хочет, чтобы мы искали этих ребят. Причин тому — миллион и маленькая тележка.

— Что-нибудь еще заметил?

— Не без этого, Константин Юрьевич. Вы и сами, поди, заметили. Паспорт выдан три года назад, в 67-м. А 45 Боброву исполнилось только через год — в 68-м. Досрочно выдали — за красивые глаза? Может, потерял, конечно, предыдущий. Документ сравнительно новый, пожулькать не успел, в корках бережно хранит. Паспорт, кстати, подлинный — насмотрелся я в Москве на липовые ксивы…

— Может, сидел, — пожал плечами Микульчин. — Дело обычное, у нас полстраны сидело. Вышел со справкой, потом выдали незапятнанный паспорт гражданина СССР.

— Может, и сидел, — допустил Павел. — Но ни одной наколки. Может, под одеждой бережно хранит, но… сами понимаете, не та у нас публика, чтобы прятать свои татуировки. Вернемся в общагу, Константин Юрьевич? Тряхнем, пусть расскажет о себе, заодно поделится, во что влип?

— Да ну его к лешему, — отмахнулся капитан. — Не хочет откровенничать — и бес с ним. Прав Володька — нам же меньше работы. У всех свои тайны. У тебя, что ли, их нет? — Микульчин пытливо посмотрел в лицо Павла. — Предъявить ему нечего — сторона, как ни крути, пострадавшая. Нападение на сотрудников можно простить — видел его рожу, когда табуретку швырял? Не соображал, что делает. Хватит на сегодня, возвращаемся в отдел. «Гостиницу» свою еще не видел? Так топай, обживайся. Утром на работу не забудь, тут тебе не Москва, прогулы не любят…

Крайнюю нужду Павел не испытывал. В столице получал неплохо плюс премии за успешную раскрываемость, всякие тринадцатые зарплаты. Часть денег откладывал на сберкнижку — словно чувствовал, что придет этот день. Когда стряслось, часть денег снял со счета, взял с собой. Остальные дал себе слово не трогать — пусть лежат. Политикой старался голову не забивать, слепо верил во все, что пишут газеты и говорит телевизор, но все же испытывал сомнения, что через десять лет отменят деньги.

Зарплата оперативника в Плиевске была вдвое ниже столичной. Это печалило. Но надо выстоять, продержаться хоть несколько месяцев, прежде чем идти на поклон к полковнику Зиновьеву.

Павел остался один во дворе горотдела. Покурил, потом потащил свои пожитки в столовую через дорогу. Заведение работало до девяти вечера, обслуживало всех желающих. Сотрудников милиции, как поведал по секрету Максимов, обслуживали лучше. А эти сотрудники, в качестве ответной услуги, уделяли чуть меньше внимания трудовой деятельности их директора.

Служебное удостоверение столичного оперативника (увольнения не было, сделали перевод) внушило работникам столовой уважение. Котлета была «малосольной», пюре — жидковатым, но в целом съедобно. Ужин сопровождался любезными улыбками персонала и ищущими взглядами. Сидящая на кассе дамочка даже не засмущалась — всего оглядела. Что при этом представляла, читалось по ее глазам. Так низко оперативник уголовного розыска еще не падал.

Павел быстро поел и покинул заведение. «Ничего, ты еще вернешься», — говорил красноречивый взгляд в спину.

Трубным переулком Павел выбрался к Лебяжьему озеру.