— А, да он тебя интригует, верно? Единственный мужчина, устоявший перед твоими заигрываниями?

— Глупец! — простонал Фриссон.

— Нет, были и другие, — ответила Тимея, и казалось, слова ее сгорают и пеплом осыпаются с губ. — Был один мужчина, у него еще так странно горели глаза... он напал на меня и колотил, пока я не вырвалась и не убежала. Я его нашла среди обломков корабля, который притянула к острову, вызвав на море шторм. Был еще один монах, послушник в белой рясе, — этот обзывал меня дьяволицей, суккубом и все пытался истребить меня длинными злобными стихами. Пока он тут жил, остров опустел и почти превратился в пустыню.

Хотел было я спросить, сколько времени это продолжалось и какой смертью умер тот монах, но передумал.

А брат Игнатий качал головой и бормотал:

— Я бы такого никогда не сделал, нет! Нет, она добрая женщина, она чудесная женщина, и я должен признаться в том, что обожаю ее.

— Но все же не настолько, чтобы предаться похоти, — резюмировала нимфа, сардонически усмехнувшись. — Что за новое чувство ты взрастил во мне, монах? Прежде я никогда не смеялась над своими неудачами.

— Обидно, да? — спросил я.

— Он терзает меня безмерно, — согласилась нимфа. — Но не так, не так, как мне хотелось бы. Поэтому я не отпущу его и буду держать здесь, покуда он не отдастся своим чувствам. Тогда он по-настоящему полюбит меня и позабудет и о клятве, и даже о своей вере.

— Поскольку одно следует из другого, — пробормотал я себе под нос... — А ты никак не можешь пережить, что тобой пренебрегают, да? Не можешь хоть немножко воздержаться и не грешить?

Тимея пожала плечами. Остальные части ее тела также пришли в движение, и, надо сказать, вышло это весьма гармонично.

— Ну... если бы тогда... когда он только-только тут появился... тогда еще может быть, а теперь — теперь задета моя гордость. Мне нужно, чтобы он был мой, мой до конца.

— Я готов! Я твой до конца! — воскликнул Фриссон, сверкая глазами.

Тимея только взмахнула ресницами да лениво усмехнулась.

— Премного благодарна, песнопевец... Однако гордость мою оскорбил не ты, а он. О нет, я должна стать для него важнее всего в жизни, иначе я буду чувствовать, что ни гроша не стою как женщина.

— Стоишь! Ты очень даже стоишь! Ты мила и добра! — Брат Игнатий чуть было не взял нимфу за руку, но вовремя передумал.

— «Милая», — передразнила нимфа. — Это все ерунда. Да и доброта, как ты ее понимаешь, — это не по мне.

— А он тебе, что называется, под кожу забрался с самого начала, верно? — спросил я у нимфы.

— Да, но только иносказательно, в этом вся и жалость. О, поначалу он для меня ничего особенного не значил — всего лишь очередная жертва кораблекрушения... И совсем он меня не интересовал. Я забавлялась со всей командой во главе с капитаном. Но когда они мне надоели и я их отпустила, лишив возможности впредь портить девственниц...

— Ты лишила их желания? — воскликнул я. Нимфа цинично улыбнулась.

— Знай, презренный мужчина, что, когда мечты исполняются, они умирают.

А я гадал, что же такое она сделала с теми несчастными моряками. То ли они настолько пресытились любовными утехами, что больше им уже и захотеться ничего не могло? То ли настоящие женщины слишком много теряли в сравнении с ней?

— Они надоели тебе — так ты сказала? И что ты с ними сделала?

— Да ничего. Отправила вещички собирать, — небрежно ответила Тимея.