Впрочем, солнца здесь тоже нет. Небо – такое же серое, как и земля. Серое, мутное, беспросветное. И лишь время от времени налетающий ветер вздымает с земли легкий, почти невесомый пепел, закручивая его смерчиками, странно похожими на призрачные человеческие фигуры…

    * * *

    Был горшок, стал – замок-дворец! Башни небу в брюхо тычутся, молока просят; стена зубчатая, с дырками-смотрелками, у ворот мост на цепях прикован, чтоб не украли.

    Мост поднят, ворота закрыты.

    А это кто у стены стоит, там, где лестница? Неужто мы?!

    На Друце – плащ изумрудной зеленью переливается, искрит; на плече знак Пик гладью вышит; под плащом – бархат черный, шелк, на ногах – сапоги со шпорами, на голове шляпа не шляпа, обруч не обруч, только и видать, что серебряный. В руках палку здоровенную держит, примеривается, как бы трупаря ловчее огреть. А Княгиня – та вообще будто с иконы сошла! Платье из золотой парчи с жемчугами, в буйных кудрях – самоцветы россыпью; на груди – амулет рубиновый в виде знака Бубен. И палочка у нее маленькая, зато сразу видать – волшебная.

    Мало не покажется!

    Глянула я на Федьку – ишь, вырядился, стоерос! Тут тебе и кафтан заморский, и штаны лилового бархата, и сабля на боку; а на плечах… на плечах он каменную ручищу держит! Одну руку, без ничего! Тяжеленная, рука-то: какой Федька ни силач, а и его к земле пригнуло!

    Ой, а что ж это у меня на плечах-то?!

    Извернулась, скосила глаз. Так и есть! Ничем я Федьки не хуже; и мне руку приспособили. Как же я до сих пор ее держу-то? – если вон и Федька из последних сил крепится?!

    Однако, стою, не падаю.

    Эх, жалко, зеркала нет – на себя посмотреть!

    Правда, я и без зеркала вижу: платьишко на мне атласное, цвета морской волны, мелкими жемчужинками шитое, на ногах – туфельки серебристые… а остального не видно! Обидно, все-таки, что зеркала нет.

    А, может, найдется где?

    Оглядываюсь по сторонам; только вместо зеркала вижу все того же трупаря. Табуретка под ним агромадная, из кости резаная, а под ногами – скамеечка. Похабная такая скамеечка: баба голая раскорякой. Ишь, бесстыдник седатый!.. да и я хороша – снится всякое… Ну и пусть снится! Зато я не вощеная, как ихний Петр Валерьяныч, и на холеру я не похожа, и рога у меня из волосьев не растут.

    А у него растут.

    Тут еще по обе стороны от табуретки две покойницы встали. Старуха во всем черном, на груди цепь медная, вся в скользкой зелени – и гречанка носатая. Прямо так и вышло: вместо лица у гречанки – череп, а из дырки посередине длинный нос торчит. Нюхает, дергает ноздрями.

    И саван на ней погребальный.

    Ох, и в страшную же сказку мы попали! Не хочу здесь больше! Ни платья этого атласного с жемчужинками, ни туфелек, ни замка – назад хочу, домой, хоть в Крым, хоть даже обратно в Кус-Крендель! Забирайте скорее! – когда тут такие страшилища по наши души явились! Уж лучше простой девкой в Крыму… где тот Крым, где то море?! Уплыть бы отсюда рыбой-акулькой, чтоб не видеть всего этого!..

    А вдруг мы здесь так и останемся?! Навсегда?! Нет, не останемся! Друц с Княгиней их всех победят, и мы отсюда уйдем! Или захватим ихний замок, и станем жить-поживать…

    Ой, мамочки!

    Никогда больше таких страшных книжек воровать не буду!

    А потом кто-то большой, кто-то сильный, кто-то главный, но не очень умный и очень недобрый – он взял из шкафчика книжку моей безалаберной жизни, и об стенку, об стенку, за корешок, да с мясом!.