– Скажи, Друц… скажи мне!.. Ты тоже отказался?

    – От чего отказался, Федька?

    – Паутину? рвать?! Ты не юли, ты отвечай: отказался?!

    – Какую паутину, Федька?

    – Ту самую! Когда Дух Закона сказал тебе-молодому: не хочешь ли порвать паутину?!

    – Не говорил он мне так, морэ. Путаешь ты что-то… Он мне иначе сказал.

    – Как? что он тебе сказал?!

    – Эх, морэ… Проверял он меня. Спросил с подковыркой: ай, Дуфунька, большой барин! от учителя своего откажешься ли? изгонишь его из себя?! Ефрема из Друца?!

    – И что ты ответил?

    – Хотел в рожу плюнуть. Не успел: вышвырнул он меня прочь. А жаль, что не успел… Может, если б плюнул – сейчас больше б понимал. Зачем он меня проверял? чего хотел?.. кто знает?!

    – Никто не знает. Наливай, что ли?

    За окном, со стороны пруда, дробно простучали копыта.

    Утробно рявкнул от ворот дог Трисмегист – раз, другой – и вдруг сбился, залился радостным, щенячьим лаем.

    ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

    В обманчиво-грустных, влажных глазах дога Трисмегиста, если он позволит чужому потрепать себя за шкуру на загривке, встав лицом к лицу… мордой к морде? лицом к морде? Короче:

    …муха.

    Зеленая, жирная. Жужжит весело; взлетит, сядет, по-новой взлететь собирается. Крылья у мухи слюдяные, лапки у мухи живыми ворсинками. Норов у мухи – страшней некуда. Вот на какого зверя охотиться надо, если ты настоящий герой.

    Давно это было.

    И стыдно вспоминать, и сладко. Вот ведь какая муха была…

    * * *

    Часы удивленно качнули маятником.

    Полночь.

    Пора бить.

    IV. АЛЕКСАНДРА-АКУЛИНА или СИЖУ ЗА РЕШЕТКОЙ…

    И поведу слепых дорогою, которой они не знают,

    неизвестными путями буду вести их;

    мрак сделаю светом пред ними, и кривые пути – прямыми…

    Книга пророка Исаии

    …Решетка.

    Почему – решетка? Острог?! Шалва Теймуразович, где ж твое слово княжеское, полковничье? где твоя "крыша"?! набекрень съехала, от ветра?!

    Куда это я угодила, рыба-акулька, в какой-такой аквариум?..

    А ведь я тут не одна! Вон, сопит кто-то рядом. Голову бы повернуть, поглядеть, кто? – да шея будто заржавела. И нога. Правая. Ох, невовремя! Так и подмывает через плечо взгляд бросить: почему за спиной пусто? почему зябко?! почему я не я, а воздушный шарик без ниточки?!

    Да что ж за катавасия стряслась?!

    Разозлилась – сама на себя, на шею свою ржавую, на всю жизнь-пережизнь дурацкую, с ее шариками, решетками, здравицами да проклятьями; разозлилась – и рывком села.

    Хватит разлеживаться!

    Шея ка-ак хрустнет, ногу иголками навылет пронзило, а хуже всего другое: голова вальсом закружилась, темно перед глазами, в животе ребеночек брыкаться начал – того и гляди, в обморок брякнусь. Ох, в моем-то интересном положении только дергаться: неровен час, рожу раньше срока…

    Издалека, будто сквозь вату – голоса:

    – Очнулась! Слава Богу!

    – Лександра Филатовна! голубушка! как вы там?

    – Выбирайтесь из клетки скорее, дамочка! А то тигра вона уже пасть раззявила!

    – Сейчас, сейчас, я засов отодвину…

    Это что за «тигра» пасть раззявила? Мальчик, полосатик мой – это ты, что ли, «тигра»? Ну будет, будет ворчать…

    И вдруг разом обрушилось, как плотину прорвало: придурок из зевак взял и окурок к Мальчику в клетку кинул, аккурат на солому! Хорошо, я мимо шла; а то пока за водой бы бегали, или шланг тянули… Мальчик в угол забился, солома в клетке дымится, гарью воняет; только загореться я ей не дала, затоптала.