|
Римляне называли его Аполлон Беленус, «блестящий», и назвали великий праздник, первое мая, Белтейном, в его честь. Еще один кельтский бог? Когда Таранис улетел, Беленус пригласил меня в маленькую комнату, увешанную алыми занавесями, и подал бронзовую чашу с чаем уитмас, имевшим вкус земляники с чесноком. У Беленуса была густая рыжая борода, закрывавшая лицо. На виду оставались только ярко голубые глаза. На лоб спускались пряди рыжих волос. Улыбка открывала большие квадратные зубы. В продолжение нашего разговора Беленус, казалось, молодел на глазах. За это время я выпил очень много чаю, и вкус менялся с каждым глотком, от клубники с чесноком до терпкого зеленого чая и даже говяжьего бульона. Я, считавший себя чародеем, пробовал добиться вкуса чая, но получил только густую черную грязь. До чего же это было унизительным! Но Беленус только рассмеялся. В тот день я встретил и еще кое кого. Эпону. Она была не чародейкой, а колдуньей, известной кельтам как богиня коневодства, потому что ее отец ненавидел женщин и соединился с лошадью, от которой Эпона и родилась. Она символизировала, насколько мне известно, красоту, резвость, храбрость и сексуальную мощь. Хорошо, что ее отец наделил дочь своим лицом. По крайней мере, ее нельзя была назвать уродливой. Римляне, естественно, сделали ее своей богиней. И каждый год, в декабре, устраивали праздник в ее честь. Странно, что она родилась человеком, хотя мать была лошадью. Что же до сексуальной мощи… никогда не подумал, чем кончится наше знакомство. Беленус передал, что другие чародеи хотят, чтобы я присоединился к ним. В глубине души я сознавал, что, если не останусь с ними, возможно, и моя кровь потечет по черной скале. Поэтому я прожил с ними около года. Но однажды я подумал, что хочу покинуть Блад Рок, где постоянно забывал все, что мне говорили, – скорее всего, из за того, что меня заколдовали. Вскоре я уже стоял на стене, жадно вглядываясь в горизонт, закрытый красновато лиловыми облаками. И, наконец, увидел летевшего за мной Тараниса. – Поэтому ты так мало запомнил? – спел мне Таранис. – Они знали, что ты не захочешь остаться с ними. Я надеялся, что ты останешься. Потому что все драконы боятся за будущее, над которым властны злобные чародеи. Позже мне удалось припомнить, что чародеи дали мне имя Лу, означавшее на кельтском «сияющий бог», который был свирепым воином, волшебником и богом ремесел. Это очень важное имя. Римляне латинизировали его, переделав в «Лондиниум», позже ставший «Лондоном»…» На этом Розалинда прервала чтение и выпила воды. – Кельты, – прошептала она. – Как странно. Почему кельтские боги собрались в Пейле? – Почему нет? – возразил Грейсон. – Если там есть тайберы, с кельтскими богами нам придется смириться. Но пока что мы не узнали ничего полезного, хотя история, на мой взгляд, интересная. Так и вижу эту черную крепость! – Считаете, Саримунд все это придумал? – спросил Николас. Грейсон пожал плечами: – Не попади ко мне эта книга при столь необычных обстоятельствах, я бы сказал, что так и есть. Там много странного. Я сказал бы, волшебного. Поэтому я наслаждаюсь историей как всяким хорошим романом. Николас прошелся по комнате. – Мне все это не нравится, – неожиданно объявил он. – Можно подумать, Саримунд ведет какую то игру, возможно, дразнит нас, и эта Блад Рок – плод его воображения, созданный от скуки, пока он жил в Булгаре. – Осталось всего несколько страниц, – сообщила Розалинда. – Докончим книгу сегодня? Грейсон сверился с часами и встал: – Лучше завтра. Мне нужно ехать. У меня встреча. – Вот как? – оживилась Розалинда, бессовестно хихикнув. – Встреча с прелестной Лорелеей? И ее отец будет все это время торчать у тебя за плечом, а четыре сестры – водить вокруг хоровод? – Это не я нанес удар родителям! – огрызнулся Грейсон. |
