|
Перед ней стоял совершенно новый человек: жесткий, сильный, готовый к борьбе. Она могла поклясться, что его глаза еще больше почернели, но голос оставался спокойным и тихим. – Питер вас охраняет? Какого дьявола тут творится, Блок? – Я не хотел вас тревожить, милорд. – Итак, полагаю, что по кухне бегают крысы? Или дымоход в спальне засорился? Кстати, Блок, это моя молодая жена, леди Маунтджой. Розалинда, это Блок. Он двадцать лет служил у деда и, насколько мне известно, никогда не сталкивался с проблемой, которую не мог бы разрешить. Розалинда улыбнулась старику, выглядевшему таким же древним, как сучковатая сосна, узловатые ветви которой терлись о стену второго этажа. Блок подошел к ней, оглядел и негромко ответил: – Дело не в крысах и не в дымоходе. Старый граф вернулся, милорд. Нет, не подумайте, что он недоволен. Наоборот, счастлив, что вы женились и приехали сюда вместе с женой. Поскольку он никогда раньше не появлялся, предполагаю, что сделал это сейчас, когда вы вернулись домой вместе с леди Маунтджой. Мы слышали, как он поет во все горло, хохочет, натыкается на мебель как слепой, который не видит перед собой старый индийский сундук. Объявил, что я проживу еще не менее семи лет, прежде чем отправлюсь к праотцам. Я ответил, что семи лет недостаточно, но он велел держать себя в руках и объяснил, что был моложе меня, когда скончался. К сожалению, он не определил точнее день моего ухода, потому что передал все рифмами, причем абсолютно неблагозвучными. – Понятно, – вздохнул Николас, оглядывая Блока, выражение лица которого ничуть не изменилось. О волнении, которым был охвачен старик, говорило лишь легкое подергивание левого века. – Видимо, если дед поет при известии о моей женитьбе, значит, запоет еще громче, увидев леди Маунтджой. – На его месте я бы так и сделал, – заверил Блок и, поклонившись, открыл в улыбке два ряда великолепных зубов. – Счастлив познакомиться, леди. Добро пожаловать в Уайверли Чейз. Готов тоже спеть, если это вас порадует, леди. Вам нравятся задорные шотландские мелодии? Знаете, старый граф даже не поет шотландские песенки. Розалинда приветливо улыбнулась, хотя никак не могла взять в толк, что здесь происходит. В доме поет призрак? Дед Николаса? – Я с удовольствием послушаю ваше пение, Блок, – кивнула она и, заметив, что сорочка старика белее облака, а черный костюм отливает синеватым блеском, добавила: – Уилликом, наш лондонский дворецкий, всегда мечтал, чтобы его костюм блестел как у вас, но никогда не мог этого добиться. Может, вы напишете ему и объясните, как это делается? – Я ничего для этого не делал, миледи, – удивился Блок. – Просто этот костюм так же древен, как мавританские изразцы в ванной. Он блестит от старости. Но мне так нравится любоваться этим блеском, что я отказался от новой одежды. Наша прачка умеет чистить ее так, что она сохраняет блеск. Но не тревожьтесь миледи: уверяю, что костюм не проеден молью. – Спасибо, Блок. Я напишу Уилликому и посоветую отказываться от новой одежды. Так прачка не уволилась? – Она и вторая прачка находятся слишком далеко от библиотеки, чтобы слышать, как буянит старый граф. Кухарка уверяет, что, пока кормит миссис Бейтс и Хлою фаршированными куриными шейками, они готовы всю оставшуюся жизнь стирать и гладить. Но тут послышался глубокий мелодичный голос Питера Причарда: – Старый граф несколько минут назад пел в библиотеке, милорд. В первой половине дня он, по моему, читал. Если потрудитесь заверить его, что вы и ваша жена останетесь в доме, возможно, он покинет нас и отправится в горние выси. – А вдруг именно возможность путешествия в ином направлении держит его на земле? – предположил Блок. Розалинда в полном недоумении переводила взгляд с одного лица на другое. – Что же он поет, мистер Причард? – поинтересовалась она. |
