|
С самой юности этот долг присутствовал в снах Николаса, и с годами необходимость его выплатить становилась все более настоятельной. Он взглянул на Розалинду. Она больше не та малышка из его снов. Но по прежнему оставалась его долгом. Его женщиной. Его женой. Старческий голос снова запел. Зазвучал повсюду и ниоткуда: Малышка чуть не умерла, А монстр едва не победил, Не ты, другой долг заплатил, Но хватит нам на гонку сил. Последние ноты растаяли в воздухе. И они остались одни, неожиданно и внезапно, остались совершенно одни. И оба это поняли. Шторы оставались раздвинутыми. И тогда Розалинда тоже запела, обращаясь к пустому креслу: О красоте безлунной ночи грежу я, О силе и безмерной мощи грежу я, О том, что больше я не одинок, Хоть знаю – смерть его и смертный грех ее со мной навек. Старое кресло покачнулось и свалилось на пол. Шторы с шорохом сдвинулись. – Похоже, ты произвела впечатление на престарелого мальчишку, – заметил Николас, притягивая Розалинду к груди. – И что ты теперь думаешь о моем доме? – Думаю, что нам следует добиться чего то очень важного. – Да, – согласился он. – Ты права. Знаешь, я впервые слышу пение деда. Когда то он сказал, что его голосом пугать только детей и собак. Розалинда молча смотрела на упавшее кресло. Глава 30 Николас положил в рот кусочек жареной свинины и быстро прожевал. Он совершенно забыл о еде. Но когда выходил из библиотеки, его перехватил Блок. – Теперь, когда вы в деревне, следует соблюдать деревенский распорядок дня, милорд, – с поклоном объявил он. – Сейчас уже около семи, и кухарке не терпится показать свое искусство. Что оставалось делать несчастному, исстрадавшемуся по ласке молодожену? Наверное, удушить Блока. Прекрасное будет начало супружеской жизни! После знакомства с кухаркой, миссис Клоппер, высокой, костлявой, в белоснежном, безупречно чистом переднике и с усиками, похожими на тонкую ниточку черного атласа, Блок проводил их в просторную столовую. У Николаса не сохранилось теплых воспоминаний об этой душной мрачной комнате, но на столе, накрытом на двоих, стояли зажженные свечи. – С завтрашнего дня, Блок, – решил он, – мы будем, есть в столовой для завтраков. В этой комнате так темно, что с полдюжины грабителей могут спокойно прятаться в углах. Не желаю обедать с оружием в руках. – Как угодно, милорд, – поклонился Блок. – А теперь я принесу белый суп кухарки. Это новый обычай. Как вы помните, сначала она никогда не подает суп, но сегодня посчитала… Розалинда, не слушая, вдыхала затхлый воздух и всматривалась в темные углы. Посреди стола стоял канделябр на двенадцать свечей, отбрасывавших странные тени на большую чашу с темным виноградом. – Если бы Грейсон увидел этот стол, непременно заметил бы, что на нем уместилось бы не менее трех гробов, – заметила она. – Если не более, – усмехнулся он, сжимая ее руку – все, до чего смог дотянуться. – Ешь, сколько захочешь, Розалинда, потому что я намереваюсь довести тебя до полного истощения. Она улыбнулась, хотя он заметил, что ее глаза чуть прищурены, а лицо немного бледное. Если бы кто то спросил, понравился ли им обед, оба ответили бы утвердительно, но на самом деле они едва замечали, какие блюда приносил Блок. – Я очень люблю инжирный пудинг, – пробормотала, наконец, Розалинда, накалывая на вилку кусочек. – По моему, это яблочное пирожное. – О Господи! – Инжир, яблоки, какая разница? Продолжай есть. Тебе понадобятся силы. Она взяла еще кусочек. – Кажется, ты прав, это яблоко. Николас, а вдруг твой дед вздумает навестить нас в твоей спальне? – В нашей спальне. |
