— Сжальтесь, надо мной, сеньор! — хрипел незнакомец. — Я добрый федералист, падре Гаэте... Не святотатствуйте, проливая кровь духовного лица!

— Бросьте кинжал, падре!

— Дайте его мне! — вскричал ободрившийся дои Кандидо, ощупью вытаскивая из ослабевшей руки монаха оружие.

— Берите, берите и пустите меня, — сдавался монах. — Я духовное лицо, и меня не...

— Позвольте узнать, для чего вы приходите в этот дом, преподобный отец? — насмешливо спрашивал между тем дон Мигель, повторяя собственные слова монаха.

— Я?..

— Да, ты, нечестивый монах! Гнусный федерал! Низкий убийца!.. Мне следовало бы без всяких разговоров раздавить тебя, как ядовитую гадину, но я не охотник до убийств и не выношу запаха крови... Вот сейчас ты дрожишь, недостойный монах, а завтра снова, как ни в чем не бывало, нагло задерешь свою голову и будешь стараться вынюхать человека, который заставлял тебя дрожать, но остался для тебя неизвестным!.. С кинжалом в руке ты взойдешь на кафедру и будешь подстрекать народ против унитариев!

— Нет, нет, клянусь вам, сеньор! — вопил обезумевший от страха монах. — Сжальтесь только надо мной, отпустите меня...

— На колени, негодяй! — продолжал дон Мигель, насильно пригибая монаха к земле. — Вот теперь отлично! Так и оставайся, нечестивец... жрец той бесконечной кровавой вечери, которая затеяна такими же негодяями, как и ты! Стой тут на коленях, гнусный убийца, прикрывающийся монашеской рясой! Это самая подходящая для тебя поза!

Говоря эти слова, молодой человек все время сильно тряс за плечи монаха, уже не оказывавшего никакого сопротивления. Потряся еще некоторое время обезумевшего от страха монаха, дон Мигель повелительно сказал ему:

— Теперь можешь встать!

— Сжальтесь надо мной, сеньор, — продолжал умолять падре Гаэте, не поднимаясь с колен.

— Сжалиться над тобой? А ты пожалел хоть кого-нибудь, лжец политической ереси, называемой у вас федерацией?

— Сжальтесь!..

— Встань, говорю тебе!

— Сеньор...

— Отдай ключ от этой двери!

— Вот он... Не убивайте только меня!

Дон Мигель молча взял ключ, втащил монаха в приемную и запер его там.

— Дон Кандидо, где вы? — окликнул он потом своего спутника.

— Здесь! — тихо ответил старик.

— Идем скорее!

— Идем, дорогой мой, идем! — радостно пролепетал старик, уцепившись за плащ молодого человека.

Но и на этот раз лишь только дон Мигель хотел вложить свой ключ в замок, другой ключ был вложен туда снаружи и дверь отворилась.

— Херувимы небесные, спасите нас! — взвизгнул дон Кандидо, прячась за спину молодого человека.

— Погодите входить! — шепнул дон Мигель на ухо женщине, которая отперла дверь и за которой стояли три другие особы женского пола. Все они послушно отступали назад.

Вытащив на улицу дона Кандидо, который едва держался на ногах, дон Мигель запер дверь и отдал ключ той, с которой уже говорил.

— Вам нужно подождать еще четверть часа прежде, чем вы войдете в дом, — продолжал молодой человек, обращаясь к первой из женщин, которая была не кто иная, как дойна Марселина. — В приемной у вас сидит под замком падре Гаэте.

— Падре Гаэте! — вскричала донна Марселина, всплеснув руками. — Боже мой! Что это значит? Уж не убили ли вы...

— Полноте! Ведь вы меня знаете, и вам стыдно даже думать такие вещи!.. Но дело в том, что если вы сейчас же выпустите его, он погонится за мной, а это было бы мне очень нежелательно. Понимаете?

— Ах, Господи, конечно! Но я...

— Вы должны уверить монаха, — перебил дон Мигель, тщательно кутаясь в плащ, чтобы остальные женщины, стоявшие в стороне, не могли разглядеть его лица, — что не знаете человека, который запер его, и не можете понять, как он забрался в ваше отсутствие к вам в дом.