— Понимаю, понимаю, сеньор...

— Смотрите: одно ваше неосторожное слово на мой счет будет стоить вам очень дорого, донна Марселина!.. Советую вам отправиться в какой-нибудь магазин и купить там своим племянницам, что им понравится, пока преподобный отец отдыхает у вас в приемной, — добавил молодой человек, сунув в руку донне Марселине сверток банковских билетов.

После этого он взял под руку полумертвого от страха и волнений дона Кандидо, стоявшего у соседнего забора, и торопливо увлек его за собой вдоль по улице Кочабамба.

Глава XVII

ТРИДЦАТЬ ДВА РАЗА ПО ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

Долго идти беглым шагом учитель чистописания не мог, и поэтому, вскоре вынужден был просить у своего бывшего ученика пощады, у старика подкашивались ноги и захватывало дух.

— Я умру, право, умру! — уверял он, стараясь высвободить свою руку из крепко дернувшей его руки молодого человека.

Но последний продолжал изо всех сил тащить его за собой, говоря на ходу:

— Идите, идите. Если я сейчас пощажу вас, другие потом не пощадят.

Только очутившись на улице Пиедрас, он замедлил шаги и сказал:

— Ну, теперь мы пробежали четыре улицы и можем не бояться, что его преподобие догонит нас, почтенный монах для этого слишком толст.

— Какой монах? О каком это монахе ты говоришь, сын мой? — удивился дон Кандидо, остановившийся немного, чтобы перевести дух.

О том, которого я запер.

— Ах, да, ведь это и в самом деле был монах!

— Да еще с кинжалом!

— Это ужасно, мой дорогой Мигель... А ведь мы держали себя с ним настоящими молодцами, не правда ли? А?

— Гм!.. Вы — да, а что касается меня...

— Я сам не ожидал, что у меня в минуту опасности явится такое непоколебимое мужество.

— Гм, да... Действительно, беспримерное мужество!..

— Не правда ли, Мигель? Ведь в сущности я должен был умереть от страха, когда почувствовал острие кинжала, приставленного к своей груди.

— Понятно, дон Кандидо! Но...

— Но такова уж моя чувствительная, деликатная и впечатлительная организация: она таит в себе запас сил, которые проявляются только в моменты страшной опасности... Знаешь ли, мой дорогой покровитель, что еще немного и я задушил бы этого монаха...

— Потише, мой почтенный друг, потише! — прошептал дон Мигель, снова взяв старика под руку и ведя его дальше.

— А что?.. Разве этот монах идет за нами? — прерывающимся голосом спросил дон Кандидо, озираясь по сторонам.

— Пока нет, но в Буэнос-Айресе стены имеют уши.

— Да, да, это верно, Мигель... Переменим лучше разговор. Я только хотел сказать тебе...

— Что?

— Что, собственно, ты был причиной той опасности, в которой я так неожиданно очутился.

— Это верно, зато я же и спас вас.

— О, да, конечно! Я знаю, что не будь тебя, я ни за что ни про что погиб бы... Поверь, мой дорогой покровитель и спаситель, что я этого вовеки не забуду!.. А как ты думаешь, Мигель, ведь этот окаянный монах...

— Вы опять о том же? Молчите и идите, иначе нас того и гляди сцапают.

Старик весь сжался в комок и прибавил шагу.

Пройдя еще несколько улиц, дон Мигель остановился и не то с сожалением, не то с насмешкой взглянув своему спутнику в лицо, при слабом уличном освещении казавшееся синевато-бледным, вдруг весело расхохотался.

— Чему это ты, Мигель, так смеешься? — спросил старик, вытаращив глаза.

— Так, вспомнил кое-что смешное.

— Насчет меня?

— Да...

— Что же именно, дорогой Мигель?

— Да то, что вас заподозрили было в амурных поползновениях.

— Меня?! Когда же и кто, Мигель?

— Разве вы уже забыли, о чем вас допрашивал монах?

— Ах, да!.