— Он будет выведен, как только мы подпишем соглашение, — обещал Филипп. — Амфиполь никогда не был Македонским. Сказать по правде, горожане всего лишь призвали нас на помощь, и мой брат — я считаю, ошибочно — согласился им помогать. А теперь, скажи, Эсхин, какое послание я должен отправить в Фивы?

— Теперь я вижу, что ты культурный и мудрый человек, — сказал посол. — Могу тебя заверить, Афины уважают таких людей — и желают только их дружбы. Я немедленно отправлю свой отчет в совет и тут же вернусь к тебе.

Филипп встал. — Это была приятная встреча, любезный Эсхин. Надеюсь, тебе понравится также завтрашняя встреча в театре; там дают новую комедию, которую я давно ждал. Актеры — афиняне, и для них — как и для меня — будет честью, если ты сядешь со мной рядом.

Эсхин поклонился.

Филипп проводил его обратно во дворец и вернулся в свои покои, с потемневшим от ярости лицом. Его ждал Никанор.

— Что, не хорошо прошло с афинянином? — спросил его друг.

— Довольно хорошо, — проворчал Филипп, — но если я отдам еще часть Македонии, то стану правителем трех деревьев и застоявшегося пруда. Скажи мне что-нибудь доброе, Никанор. Ободри меня!

— Мы собрали почти тысячу человек из остатков армии. Но мораль у них хлипкая, Филипп; нам надо где-то раздобыть победу.

— По-прежнему ли доходит золото из Кровсии?

— Какие-то крохи доходят, но думаю, наместник удерживает золото, ждет, когда выяснится победитель. Наверное, он уже общается с Котисом или Павсанием.

— В таком случае мы не можем взять наемников. Пусть так. Стало быть, нужна победа? Ты разговаривал с офицерами, поэтому скажи мне, у кого из них внутри есть то, ято мне нужно?

Никанор откинулся на скамье, глядя в потолок. — Антипатр надежный человек. Он держал свои отряды в кулаке, и они пробили себе путь из окружения. Думаю, его уважают. Остальные? Больше никого особенного, Филипп.

— Приведи его ко мне. Сегодня же!

— С кем будем сражаться?

Филипп рассмеялся и раскинул руки. — Уж чего у нас хватает, так это врагов. Но на этот раз это будут пеонийцы. Есть вести о Парменионе?

— Он выиграл битву для сатрапа Каппадокии. Сейчас пребывает в Сузах, его чествует сам Царь Царей. Но мы отправили к нему гонца. Скажу напрямик, Филипп, я не вижу причины, зачем ему приезжать к нам. Сейчас он, должно быть, богат. На кой ему возвращаться в Грецию? Что мы можем ему предложить?

Филипп пожал плечами. У него не было ответа.

И эта мысль его опечалила.

Слабый предрассветный свет омыл очертания низких холмов и реку Аксий, когда Никанор аккуратно разбудил Филиппа. Царь застонал и сел в постели, откинув одеяло и расправляя спину. Тысяча конников вокруг него всё еще спали. Филипп встал и разогрел свои сильные руки, глядя на часовых на горном хребте.

— Какое-то движение? — спросил он Никанора.

— Нет, господин.

Филипп поднял свой окованный бронзой нагрудник и надел его на себя, Никанор приложил наплечники и тщательно затянул на них крепящие ремни. Чернобородый воин вышел из мрака и поклонился Царю.

— Враг разбил лагерь во впадине около мили отсюда, на севере. Я насчитал, что их почти вдвое больше, чем нас: прошлой ночью к ним прибыло подкрепление.

Филипп хотел выругаться. Вместо этого он усмехнулся.