— Да, господин. — Мужчина смотрел в сторону. Филипп угадывал его мысли. Всего несколько недель назад, другой Царь, возможно, говорил ему что-то очень похожее — и такое начало закончилось мясорубкой и катастрофой.

— Я не Пердикка, — мягко сказал Филипп. Антипатр был, казалось, поражен, но Филипп ткнул его в плечо и усмехнулся. — Сейчас мы не можем принять два поражения за столь короткий срок, так?

Антипатр нервно улыбнулся, не зная, как воспринимать такого странного человека. — Желаешь выйти к людям, господин?

— Нет. Скажи им, что с победной речью я выступлю позже, и тогда мы все напьемся в дым.

— Речь перед боем принесла бы более ощутимые результаты, — посоветовал Никанор.

Филипп махнул на него рукой. — Пердикка был хорошим говоруном, не так ли, Антипатр? — Воин кивнул. — Не наполнил ли он сердца людей огнем в ночь перед битвой?

— Наполнил, господин.

— Так передай людям в точности, что я сказал. А теперь выдвигаемся; я хочу быть над их лагерем на рассвете. Ты, дорогой Антипатр, возьмешь под свое начало половину людей. Я буду командовать остальныйми. Мы ударим по ним с востока и запада. Мне не нужны пленные. Мы ударим их тяжело — и ударим как следует.

Час спустя Филипп вел свои пять сотен вверх по пологому склону холма, где они вели своих коней в поводу, пока не достигли хребта, с которого обозревался вражеский лагерь. Там было множество шатров, и еще несколько сотен людей лежало под одеялами вокруг гаснущих костров. Часовых выставлено не было, что по непонятным причинам разожгло в Филиппе гнев. Он выхватил саблю и указал направо. Македонцы вскочили в седла и выстроились длинным строем вдоль хребта. Там они ждали. Солнце все еще пряталось за горами Керкинеса, но небо уже озарялось. Прикрыв глаза от рассветных лучей, Филипп разглядел Антипатра и его отряд в пятьсот человек, появившийся на востоке и оставивший облако пыли из-под гремящих копыт. Пайонийские воины выбирались из-под одеял, хватаясь за меч, копье или лук. Но Антипатр был уже рядом. В какой-то момент казалось, что пеонийцы еще могут удержаться, но затем их центр провалился и они побежали к холмам, где ожидал Царь. Филипп вскинул свой клинок.

— Пусть они вас услышат! — скомандовал он, и македонский боевой клич вознесся к небу, мощной стеной звука, эхом разносясь по равнине.

Филипп пустил своего черного жеребца бегом, потом загалопировал вниз, перейдя на плавное скольжение. Пайонийцы оказались меж молотом и наковальней, так как побежали от Антипатра прямиком к Филиппу и его всадникам. Паника усилилась, и горцы разбежались по разным местам, какие только могли обеспечить им укрытие. Македонцы обрушились на них, рубя и убивая. Филипп натянул поводья и увидел группу из шестидесяти или семидесяти горцев, пытающихся выстроиться квадратом за своими грубо сработанными щитами. Горя жаждой крови, он направил коня галопом в их середину, врубаясь в людскую массу своей саблей. Копье отразилось от его нагрудника, меч скользнул по бедру, оставив поверхностную рану. Никанор, увидев, как окружают Царя, направил двадцать всадников ему на подмогу — и квадрат был сломлен.

Далее последовала настоящая резня. Пайонийцы бросали щиты и мечи и бежали, но на них охотились отдельные группы всадников, жаждущие лишь мести и смерти врага.

К закату, когда Филипп с перевязаным бедром сел в шатре предводителя своих врагов, почти 1100 пеонийцев лежали мертвые или раненые, против шестидесяти трех павших македонцев — один из которых погиб, когда его лошадь споткнулась и придавила его своим телом. Лагерь был полон грабительской добычи, золота, дорогой утвари, серебряных монет и статуй из драгоценных металлов.