— Это война между мечтой и кошмаром. Вечная война. И ты — часть этой войны. О ней пел Гомер, поведав миру о битве за Трою. Другие народы пели ее на разный лад, о разных временах, о Гильгамеше и Экодасе, о Паристуре и Саронделе. Каждый из них — эхо. Скоро мы увидим рождение новой легенды, и Гибель Народов будет в ее центре.

— Я ничего не знаю об этом, и твоя речь полна загадок. Я должен поблагодарить тебя за еду и гостеприимство, но давай говорить на прямоту: кто ты?

Человек усмехнулся и откинулся на ствол цветущего дерева. — Сразу быка за рога, да? Вечный полководец. Что ж, в этом нет ничего постыдного, мой спартанский друг. Это ведь служило тебе на протяжении долгих лет, так? Я? Как я уже сказал, я ученый. Я никогда не был воителем, но многих из них знал. Ты очень напоминаешь мне Леонида, Царя Мечей. Он был человеком великой прозорливости, и обладал даром воодушевлять людей на великие дела.

— Царь Мечей погиб больше века назад, — сказал Парменион. — Хочешь сказать, ты знал его лично?

— Я не сказал, что знал его, Парменион. Я сказал лишь, что ты напомнил мне его. Жаль, что он решил погибнуть при Фермопилах; он бы смог сделать Спарту поистине великой. И все же, он тоже был мощным эхом Великой Песни, триста человек против армии в двести тысяч. Небывалая отвага.

— Когда я жил в Фивах, — сказал Парменион, — там был один человек, который пытался научить меня, как поймать рыбу голыми руками. Разговор с тобой напоминает мне то время. Я слышу твои слова, но они ускользают от меня, их значение где-то теряется. Как ты можешь мне помочь?

— В данный момент я не нужен тебе, спартанец, — сказал человек, и улыбка его растаяла. Протянув руку, он взял Пармениона за запястье. — Но время придет. Тебе будет дано задание, и тогда ты вспомнишь мое имя. Вот тогда ты должен будешь разыскать меня. Ты найдешь меня на месте нашей первой встречи. Не забывай о том, Парменион — многое будет зависеть от этого.

Парменион встал. — Я запомню, и еще раз благодарю тебя за гостеприимство. Если мы отправимся обратно той же дорогой, что пришли сюда, увидим ли мы снова реку и горы?

— Нет. На этот раз вы выйдете к холмам близ Пеллы.

Седобородый человек встал и протянул руку. Парменион принял ее, чувствуя силу в пожатии. — А ты не так стар, как выглядишь, — с улыбкой произнес спартанец.

— Ты даже не представляешь, насколько прав, — ответил человек. — Разыщи меня, когда я тебе понадоблюсь. И, к слову, пока мы с тобой разговариваем, Царь Фракии умирает, отравленный одним из друзей Филиппа. Такова судьба жадных Царей, не правда ли?

— Иногда, — согласился Парменион, вскакивая на спину своего жеребца. — Есть ли у тебя имя, ученый?

— У меня их много. Но ты можешь звать меня Аристотель.

— Я слышал о тебе — правда, не как о маге. Говорят, ты философ.

— Я тот, кто я есть. Вперед, Парменион — Песня ждет.

Траншея была более двухсот футов в длину, пятьдесят человек копали кирками и лопатами сквозь слои глины и камней, и солнце жгло их обнаженные спины, пока они работали. Другие солдаты были заняты наведением вала вдоль края траншеи.

Филипп опустил кирку в землю перед собой, почувствовав, как загудели плечи, когда металлический наконечник вновь вонзился в грунт. Отложив инструмент в сторону, он опустился на колени и стал копаться в глине, обхватив камень пальцами и вытягивая его из земли. Он оказался крупнее, чем на первый взгляд, и весил примерно как небольшой человек.