Парменион был в шаге от смерти, гангрена и лихорадка проникли в его кровеносную систему и распространяли заразу по всем его членам. Повсюду в его теле расцветали новые опухоли.

Дерая охотилась на них, уничтожая всюду, где отыскивала.

«Я не справлюсь одна!» — осознала она с внезапной паникой.

— Ты не одна, — произнес Аристотель спокойно. — Я буду сдерживать опухоль в его мозге.

Взяв себя в руки, Дерая устремилась к сердцу. Если Парменион переживет это испытание, сердце его должно быть сильным. Всю свою жизнь он был бегуном, поэтому, как и ожидала Дерая, мышцы его были сильны. Но несмотря на это, артерии и крупные вены выказывали признаки болезни, плотный желтый гной скапливался на стенках и препятствовал току крови. Сердцебиение было слабым и прерывистым, кровь — стылой. И тогда Дерая начала свое дело, усиливая клапаны, убирая плотные желтые слои, забивавшие вены, и освобождая кровообращение, смывая их в кишечник. Его легкие были впорядке, и она не стала вмешиваться туда, но пробралась к желчному пузырю, где отложения из осадков в крови собрались, образуя камни, зубчатые и острые. Эти камни она разбила в порошок.

Она двигалась все дальше, уничтожая раковые клетки в его почках, желудке и кишках, вернувшись наконец к центру, где ждал Аристотель.

Опухоль в голове теперь была неподвижна, но все еще занимала большой объем мозга, раскорячившись там, как огромный паук.

— Теперь он на грани смерти, — сказал Аристотель. — Ты должна удержать его здесь до тех пор, пока я не найду его в Пустоте. Справишься?

— Не знаю, — засомневалась она. — Я чувствую, как его тело дрожит у самого края пропасти. Одна ошибка или приступ усталости погубят его. Я не знаю, Аристотель.

— Обе наши жизни будут в твоих руках, женщина. Потому что он станет моей связующей нитью с миром живых. Если он умрет в Пустоте, то я останусь запертым там. Будь сильной, Дерая. Будь спартанкой!

И вот она осталась одна.

Сердцебиение Пармениона осталось слабым и неровным, и она чувствовала, как зараза пытается сломить ее силу, отростки шевелились, искали, куда проникнуть.

Не было ни внезапности пробуждения, ни дремоты. Сначал не было ничего, и вот уже Парменион шел среди бесцветного пейзажа под безжизненным серым небом. Он остановился, сознание было мутным и рассеянным.

Насколько хватало глаз, нигде не было ни жизни, ни растительности. Были только длинные мертвые деревья, голые и скелетоподобные, зубастые скалы, крутые холмы и темные далекие горы. Все было темным.

Страх коснулся него, рука потянулась к мечу на боку.

Меч?

Он медленно извлек его из ножен, вновь увидев перед собой самое гордое воспоминание своей юности, сияющий клинок и золотое навершие рукояти в виде львиной головы. Меч Леонида!

Но откуда он взялся? Как он попал к нему? И где, во имя Аида, он сейчас находится?

Слово эхом отозвалось в его сознании. Аид!

Он тяжело сглотнул, вспоминая слепящую боль, внезапную тьму.

— Нет, — прошептал он. — Нет, я не могу быть мертв!

— К счастью, это правда, — послышался голос, и Парменион развернулся на пятках, выбрасывая вперед меч. Аристотель отскочил. — Пожалуйста, будь осторожен, мой друг. У человека лишь одна душа.

— Что это за место? — спросил Парменион у мага.

— Земли за Рекой Стикс, первая пещера Аида, — ответил Аристотель.

— Тогда я мертв. Но у меня нет монеты для паромщика. Как же я переберусь на тот берег?

Аристотель взял его за руку и отвел к груде камней, где и сел под бездушным небом. — Выслушай меня, Спартанец, ибо времени мало.