— Мне смешно! — пояснила она. — Я смеюсь, дитятко мое, когда думаю о твоем господине! Уж не вздумала ли ты, что можно рассказывать такие сказки самой Жозефине Бабен?! Надеюсь, у тебя найдется что-нибудь поинтересней, когда тебе приспичит совратить моего Ива! Так, значит, твой господин, так, что ли? И кто же, позволь тебя спросить, этот самый господин, о котором ты мне тут заливаешь?

   — Генерал Дюпарке, — со скромным видом ответила Жюли.

   Женщина таким резким движением поднялась с колен, что у нее даже выпала изо рта трубка. Однако, даже позабыв о своей носогрейке, в такое изумление повергли ее слова нежданной посетительницы, недоверчиво переспросила:

   — Генерал Дюпарке?!

   — Как сказала, так оно и есть!..

   С минуту Бабен колебалась, все еще не очень-то веря этим словам, однако, изучив взглядом лошадь и попробовав на ощупь материю платья Жюли, решилась:

   — Не может быть, неужели правда?.. А я-то все думала, что генерал все еще в плену на Сен-Кристофе!..

   — Именно так оно и есть! И он поручил мне передать сообщение Иву Лефору, своему офицеру.

   Жозефина тяжело вздохнула. Потом отерла о тряпье, в которое была одета, свои вымазанные в саже руки и, протянув одну из них в сторону реки, проговорила:

   — Что ж, раз так, тогда иди вон туда… Как говорится, по левому борту, и, если повезет, может, и найдешь его там. Он, вишь, ловит рыбу… Должен быть один, если не якшается опять с этим окаянным францисканцем! А если его там нет, то ты уж наверняка найдешь его в таверне, все с тем же самым монахом… Но, может, сперва скажешь, чего хочет от него генерал?

   — Потом! — проговорила Жюли. — Попозже… И спасибо вам, женщина Бабен.

   Она без всякой посторонней помощи вскочила на лошадь и подстегнула ее. Несколько минут ехала вдоль берега речки.

   Вскоре она услышала громкие голоса, потом звуки оживленного спора.

   Она слезла с лошади и бесшумно пошла через заросли кустарника, которые скрывали от нее двоих мужчин.

   ГЛАВА ВТОРАЯ

   Ив Лефор добивается признания своих достоинств со всех сторон

   — Никогда! Никогда в жизни! — кричал Лефор. — Никогда, даже кончиком ногтя своего мизинца не влезу я в это дело! Вы слышите меня, монах? И если я говорю кончиком ногтя, то я и имею в виду тот самый черный ободочек, которым я пользуюсь, чтобы почесать в своем ухе… Никогда! Пусть сожгут крепость, церковь Отцов-иезуитов и вашу францисканскую часовню в придачу, пусть у меня глаза повылазят, если я хоть рот раскрою, чтобы помешать этим бунтовщикам!

   — Сын мой, — безмятежным голосом ответил кто-то с противоположного берега речки, — нехорошо говорить так, когда вас может услышать Господь Бог. Вот такое состояние умов и довело нравы на острове до такого непотребства… Колонисты занимаются блудом со своими негритянками, жены их бегают за неграми. Если так и дальше пойдет, то скоро в колонии станет больше цветных, чем белых и даже черных! Я всегда обещал себе положить конец этому прискорбному положению вещей, а поскольку закон приговаривает осужденных к двум тысячам фунтов сахару, то охота, которую я намерен начать против этих преступников, самим дьяволом ввергнутых в пучину разврата, еще и обогатит наш край, это уж можете мне поверить, иначе не быть мне больше францисканцем!

   — Вернемся к нашим мятежникам, — снова вступил в разговор Ив. — Так вот, я и говорю, мое слово такое же твердое, как если бы я носил шпоры из чистого золота!

   — Охотно вам верю, — отозвался монах.