|
Она отвечала всегда одинаково: - Я опоздала... Теперь она находилась там, за шторами, со всеми этими мужчинами, и только он не имел возможности войти туда. Не шателаровская ли машина стояла в переулке? У этого человека вошло в привычку ужинать в Порте, так, может, теперь здесь еще и заночует? Дверь не открывалась. Никто не входил и не выходил, виднелись только желтые шторы, над ними табачный дымок и верхняя часть какой-то рекламы на обоях с темными цветами. Не было ли это несправедливым? Имел ли Вио право напиваться в кафе весь вечер и запрещать сыну ногой туда ступить, чтобы хоть словцо сказать Мари? Не был ли Марсель несчастнее любого другого человека в мире? Сердце его забилось, потому что дверь начала открываться, она не распахнулась широко, а лишь приоткрылась настолько, чтобы в проеме на мгновение он мог увидеть ноги двух сидящих рыбаков, пока кто-то выходил. Было холодно. Марсель знал, что, выжидая таким образом, он рано или поздно подхватит бронхит или даже воспаление легких, как его двоюродная сестра из Гавра, умершая из-за этого. Он предпочел бы такой исход! Он слишком страдал! Потом его внезапно охватил гнев, и ему в голову вдруг пришла мысль перейти улицу, что он и сделал, затем взялся за дверную ручку, толкнул дверь, и у него закружилась голова от пахучего жара, дохнувшего на него. Отступать было уже слишком поздно. Едва ли он четко различал предметы и людей вокруг себя. Человек шесть, если не больше, говорили одновременно, и он прошел дальше, разыскивая Мари и не находя ее; дошел о входа в ресторанный зал и увидел наконец свою девушку, разговаривающую с Шателаром! Ему показалось, что она смеется. Его лицо покрывала мертвенная бледность, и он произнес, не узнавая своего голоса: - Мари! Он видел свое отражение в мутном стекле зеркала черной раме. Все остальное он почти не воспринимал, кроме разве платья и передника Мари, ее удивленного взгляда и нахмуренного лица. - А скажи-ка, сынок... - послышался грубый голос. Он повернулся в тот момент, когда его отец с трудом приподнимался со стула, еще более крупный и широкоплечий, чем обычно, с мокрыми усами и каким-то недобрым огнем в глазах. - С каких это пор в твоем возрасте ходят по кафе? Это говорилось для публики. Он понимал, что все смотрят на него, готовые посмеяться над происходящим. - Не доставишь ли ты мне удовольствие сию же Минуту вернуться домой? Но Марсель, оглушенный шумом в голове, напряженный до крайности, произнес: - Мари!.. Я хочу, чтобы ты на минутку вышла! Около нее, за покрытым скатертью столиком, который она обслуживала, сидели двое - Шателар и Учитель. - Что ты такое сказал, сынок? Отец возвышался над ним как стена, и Марсель был вынужден поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. - Я достаточно взрослый, чтобы самому знать, что мне делать... - Что-о? Что ты такое сказал? - Мари, мне нужно с тобой поговорить... Раньше он уже представлял себе такую бурную сцену в малейших деталях, но это было, когда он оставался один в темноте, и никогда не предполагал, что нечто подобное может произойти в действительности. Его губы дрожали. Еще немного, и у него застучали бы зубы. |
