|
– Давайте ж веселиться и делать глупости. Я готов подпрыгнуть до потолка, готов всех прижать к груди. Позвольте, матушка, мне пойти и обнять брата? – Ступайте, сын мой, но не очень то усердствуйте. Знаете, как Урбен боится всего нового. – О, не волнуйтесь, матушка, уж я то знаю! И герцог, все еще подвижный, несмотря на легкую полноту и ревматизм, вприпрыжку выскочил из комнаты, как озорной школьник. X Он застал маркиза погруженным в занятия. – Я тебе помешал? Не беда! – воскликнул герцог. – Мне не терпится прижать тебя к груди. Матушка только что прочла мне письмо герцогини де Дюньер. – Но, дорогой друг, этот брак еще не заключен, – отвечал маркиз, пока брат обнимал его. – Заключен, если ты того захочешь, а ты не можешь не захотеть. – Друг мой, я могу хотеть сколько угодно. Но ведь нужно быть действительно обворожительным, чтобы поддержать ту блестящую репутацию, которую слишком, по моему, в ущерб тебе создала мне эта старая герцогиня. – Она поступила прекрасно, хотя следовало расхвалить тебя еще больше. Мне хочется самому нанести ей визит и все о тебе рассказать. Нет, он думает, что в нем недостаточно очарования! Ты положительно плохо себя знаешь. – Я себя знаю очень хорошо, – возразил господин де Вильмер, – и вовсе не обманываюсь. – Черт возьми, ты что ж, считаешь себя увальнем? Разве не ты покорил госпожу де Ж***, самую строгую женщину в свете? – Умоляю, не говори мне о ней. Я сразу вспоминаю о том, сколько выстрадал, прежде чем завоевал ее доверие, и сколько натерпелся потом из за боязни утратить его… Ты этого не знаешь: женщины всегда влюблялись в тебя с первого взгляда, а любви на всю жизнь ты и не искал. Я же могу сказать женщине одно единственное слово «люблю», и если она не поймет, что в нем заключена вся моя душа, я буду уже не в силах сказать ей ничего другого. – Хорошо! Ты полюбишь Диану де Ксентрай, и она поймет это твое слово. – А если я ее не полюблю? – Но, дорогой мой, она же прелестна. Я, правда, помню ее совсем ребенком, но это был сущий херувим. – Все твердят, что она очаровательна. Но вдруг она мне не понравится? Не убеждай меня в том, что боготворить жену вовсе не обязательно, что довольно к ней питать уважение и приязнь. Заводить спор я не желаю, он бесполезен. Обсудим только один вопрос: понравлюсь ли я ей. Если я не люблю женщину, то я не сумею ее завоевать, а стало быть, не женюсь на ней. – Можно подумать, что ты просто мечтаешь об этом! – сокрушенно заметил герцог. – Бедная матушка! Она прямо воскресла, когда появилась надежда на этот брак. Да и я думал, что сама судьба отпускает мне мои прегрешения. Что ж, Урбен, выходит, мы все трое прокляты? – Не надо отчаиваться, – промолвил растроганный маркиз. – Я и так изо всех сил стараюсь побороть свою нелюдимость. Честное слово, мне и самому хочется изменить это бесплодное и мучительное существование. Дай мне срок – за лето я попытаюсь справиться со всеми воспоминаниями, страхами, сомнениями, – право, я хочу сделать вас счастливыми, и, может быть, сам господь придет мне на помощь. – Спасибо, брат, ты лучший человек на свете, – сказал герцог и снова обнял маркиза. И так как тот был взволнован, герцог увел его гулять, чтобы отвлечь от занятий и укрепить его в добрых намерениях. Герцог прибегнул к уловке, которую некогда пустил в ход Урбен в тот день, когда, впервые откровенно беседуя с братом, старался ободрить его. На этот раз уже Гаэтан притворился слабым страдальцем, чтобы воскресить в брате душевную силу. Он красноречиво рассказал ему об угрызениях совести, о том, как велика в нем жажда моральной поддержки. – Двое несчастных ничем не могут помочь друг другу, – говорил герцог брату. |
